И в этом мире мне жить
Шрифт:
Вечерами она царствовала и королевствовала, допуская младенцев к подножию трона, а про себя шевелила губами, отмеряя внутренний такт и версифицируя рифму — тайно писала стихи…
Но утрами при тусклой заре выплывает из вод подсознания островами забытого быта вся грязь человеческая, упорно и ненавидяще заталкиваемая туда накануне, подкатывает высоко к горлу тяжесть унылого бытия, и жить не
Не для чего.
Только привычно шевелятся губы…
А потом упрямо и больно щелкаешь себя по носу, одергиваешь халатик, умываешься, смотришь критически в зеркало, расчесываешь волосы… раскашиваешь глаза… разбогиниваешь их выражение… а как, и сама удивляешься, до сих пор самой непонятно…
И вот уже «форс мажор» — неодолимая сила уносит к поэтам, взметает ракетку, возносит голову и крепит длинные бесовские ноги…
Растет, приближаясь, предчувствие, чувство, стихия… Строчку родить — и глядеть удивленно, слегка на локте отстранившись: свое и — чужое!
Но, чтобы матерью стать, нужен еще и отец. Это-то и досадно. Хоть кулачком по столу бей, по листу чистой белой бумаги.
Такая вот логика.
Дальше идет летопись самообмана, обмана, обольщения и самообольщения. Знакомые все материи. Читайте фантастику Достоевского.
И что же нам делать, двум разным цивилизациям, двум пришлым душам и разумам в этом чуждом нам мире, на планете Земля, где мы когда-то родились?
Вот тогда и кончается адаптационный период, и приходит время выполнять программу. Зачем-то же мы пришли на эту планету? Вспоминаются взгляды и сути, заключаются в цепи связи, возникает поле памяти, начинается поиск предчувствия…
Тогда я принялся этот мир создавать.
Известно, как. Методика стара, как мир, проста и очевидна внешне, хотя парадоксальна и сомнительна в сути своей. Боги созидают мир, когда познают его. Как и люди. Познание и есть этот мир, и дверь в него, и ключ к ней, и рука, поворачивающая ключ, и разум, управляющий рукой, и боги, программирующие разум.
Итак, я стал познавать этот мир, чтобы мне было где жить.
Где — досконально, внимательно. Когда — по наитию, разом. В чем-то сомневаясь. Кого-то — жалея и плача по нем. Никогда — ненавидя! Ни блошку-букашку, ни человека единого — тростинку
Иначе — не получается.
Не получилось и в этот раз.
Сначала все вроде шло по-писаному. Взметались горы и простирались долины на плоской и круглой Земле, как на ладони. Строились храмы, и твари роились в буколике кущ все пуще и гуще, мановению длани покорны. Бряцали кимвалы, и Слово звучало, творения труд завершая.
И это, наверное, было хорошо.
Пришла пора ставить человека в центр мироздания.
И вот тут я почувствовал что-то чужое, забытое мною, далекое, странное. Вдруг оказалось, что имена, данные мною твореньям, созданным мною, — зазвучали странно и вчуже! Зло от добра и пшеница от плевел отделялись по правилам, установленным не мною! В мгновение ока мешались языки и менялись акценты. И еще — издалека, извне слышалась непонятная музыка.
Я понял, что кто-то другой познает этот мир мне навстречу.
Алеша, Володя, Рудольф? Ипполит? Да нет, вот они — рядом со мною, обочь, пятеро нас, как и было… Смущает ум речь, непривычная слуху, полная невыразимых, непроизносимых звукосочетаний… Произносятся неправильные, неправомерные заклинания… Не наша, не мужская логика закладывается в предначертанье и исполненье поступков… Чуждая, странная сила!
Конечно, это была она. С ракеткой — в одной руке, с яблоневым прутиком, сорванным в моем саду, — в другой. И поэтишки, поэтишки следом, как стая глазастой саранчи! И пристраиваются, закрывая печально глаза, вслед Поэтам, ступая босыми ногами в мягкую горячую борозду, мои воплощения — Ипполит… Алеша… Володя… Рудольф…
Распалась цепь времен. Разрушаются стены храма. Горы — в осыпь, боги оземь, твари — ниц, мироздания — ничком и навзничь.
Что же мне, опять создавать все заново?
Сижу это я в тростнике, смотрю ей вслед озадаченно и медленно прозреваю. А она идет себе, прутиком помахивая. Походя — нашим потом и нашей кровью восставленные царства разрушает. И катастрофами этими, потопами вселенскими, катаклизмами да хроноклазмами — свою Вселенную творит, свой мир созидает.
И в этом мире мне жить.