И весь ее джаз…
Шрифт:
Первая, чуть меньшая, — дебилы и козлы. В основном — мальчики. Богатые папы оплатили учебу — а нередко квартиры и «Кайенны». В институте их обычно не видели, приходили только на сессию.
Попадались настолько глупые, что шли сдавать Ефиму Аркадьевичу. Этот, посверкивая очками, лишь злобно ухмылялся и пленных не брал.
Самые тупые предлагали ему деньги.
Тогда вампирски настроенный препод — особенно если дело происходило утром (у Береславского утро не бывало добрым никогда) — устраивал публичное аутодафе очередному
Вторая часть группы была представлена середнячками, обычно — девчонками, желающими перед замужеством получить высшее образование. Они звезд с неба не хватали, но учились честно. С третьего курса и старше многие приходили на экзамен с животиками.
Этих — особенно с животиками — Береславский не обижал никогда, добавляя за подобную округлость минимум балл. Наиболее приближенным он объяснял свою позицию как посильный ответ китайцам: его представления об этническом составе будущей России не были оптимистичными.
Последняя, третья группа, к которой принадлежала сама Машка Ежкова, состояла из юных акул, интересующихся всем и желающих это все попробовать на острый зуб. Таких Ефим Аркадьевич обожал, прощал им любой запал и горячность и никогда не применял в дискуссиях свои ядовитые возможности.
Хотя нет, злобно пошутить он все же мог, виновато оправдываясь, что ради красного словца мало кого удается пожалеть.
Зато не жалел и времени своего, разрешал таскаться к нему на работу, в маленькое, но прикольное рекламное агентство «Беор».
Несмотря на незаурядность персонажа, вряд ли Машка долго вспоминала бы о нем после окончания вуза, если б не одна история.
Случилось это уже на пятом курсе, за полгода до диплома.
Неприятная была история.
А именно — отцов оборонный завод, раздираемый хозяйствующими субъектами, оказался без денег, зарплату надолго задержали. Папа же, будучи там не последним человеком, ничего себе не украл и оказался практически на мели.
По закону подлости Женька — ей было тогда как сегодняшним близнецам — попала в больницу с опасным пороком сердца. Это девятилетний ребенок!
И, наконец, мамуля забеременела близнецами, потеряв хорошо оплачиваемую работу в страховой компании.
Интересно, что близнецы своим появлением обязаны в основном Машке. Папа оставил все на усмотрение жены. Нет, он очень хотел детей — Женька получилась лишь после двенадцати лет их совместной жизни. Потом долго опять все не складывалось. Сейчас же сложилось, да еще в двойном размере. Но возраст мамы пугал врачей, и отец, никогда не боявшийся серьезных решений, теперь прямо сгибался под тяжестью ответственности. Вот в такой ситуации Машка и сказала свое твердое слово.
Чтоб мамуля рожала, ни о чем не думая и ни в чем не сомневаясь,
Ну а потом — все, что уже сказано выше: папино безденежье, Женькина болезнь, мамин уход с работы. В такой ситуации Машке ничего не оставалось, как с утра, позаражав всех домашних безграничным оптимизмом, сваливать на весь день в поисках заработков. Деньги доставались, но не так много и очень тяжело: личной продажей все тех же шуб, однако еще не своих, а взятых на реализацию у мамы девочки из их группы.
Впрочем, заработанного хватало только на прожить.
И первое, чем пришлось пожертвовать, стал институт. Она не оплатила — ее отчислили. Даже не морочилась с академом: не ясно было, когда появятся деньги, а ни минуты свободной не выпадало уже сейчас.
Вот тут и прозвучал звонок от Береславского.
Мария даже удивилась — телефон нашел, не поленился. Поблагодарила за внимание и сказала, что все решения уже приняты. Он же выпустил в нее струю словесного яда и потребовал очной встречи.
Отказать Маша не решилась, хотя со временем был просто страшный напряг.
Приехала к нему в «Беор». Была здесь не единожды. Прошлым летом — целый месяц, на практике. Там менеджеры звонят, дизайнеры рисуют, станки стучат, плоттеры плюют краской. Все как всегда.
И Ефим Аркадьевич — как всегда. Развалился в своем кабинете, в роскошном кресле, попивает чаек, налитый собственной секретаршей. Кстати, у Береславского их было целых две. У второго учредителя, другана его старого, не то что секретарши отдельной — и стола-то не было. Маленький и полный Александр Иванович Орлов всегда носился шариком — то по типографии, то по бухгалтерии, то по внешним инстанциям.
Хотя — что в фирме не было секретом — все серьезные клиенты приходили через Береславского: этот сибарит и себялюбец непонятно с какой стати дружил с половиной Москвы.
Пришла. Уселась напротив, на кожаный двухместный диванчик.
Про него она уже слыхала историю от старых беоровских сотрудниц. Диванчик был первой мебелью агентства, втащил его лично мастер, в одиночку. Ефим Аркадьевич, тогда будучи на много лет моложе, с лету, на автомате, задал вопрос: раскладывается ли мебель? Тот, так же на автомате, ответил: «Нет, но и так удобно». Потом оба радостно ржали. Тупой мужицкий юмор. Даже не юмор, а постоянный ход мысли.
— Долго думала, прежде чем бросать в середине пятого курса? — наконец изволил начать беседу бывший препод.
— Обстоятельства, Ефим Аркадьевич. — Машке не хотелось углубляться. Хотелось побыстрее отделаться, безо всех этих сочувствий и сопереживаний — уже наслушалась.
— И какие же? — Этот тип точно никуда не торопился. Он даже на деловые встречи ездить не любил. Удивительно, но большинство клиентов приезжали к нему в богом забытое Измайлово сами.
— Деньги кончились, — держала себя в руках Машка.