И вновь Золотая Неделя!
Шрифт:
— Небольшая шутка для моих соотечественников! — Улыбнулся я, и, заметив, что Оливер Стоун освободился, попрощался: — Мы пришлем вам бумаги! Спасибо большое, мистер Спилберг!
— Поздравляю с победой, мистер Скотт! — Обратился я к культовой личности.
— Прими и мои поздравления! — Улыбнулся Оливер и сработал на упреждение: — Я прочитал книгу. Ее ведь не ты написал?
— Невеста моя, — Покачал я головой и указал на Хэруки, — О ее дедушке!
— Красивая девушка! — Кивнул мистер Скотт, — И талантлива! В бонсаях я ничего не понимаю, но история — отличная. У меня уже запланирован фильм о группе "Дорз", но потом я с удовольствием возьмусь
Балдеж!
— Спасибо огромное, мистер Скотт! — Поблагодарил я и, так как потребные мне "неймы" кончились, отправился к своим.
— Достал для «Зачарованных» Спилберга и Фримена! — Поделился радостными новостями со своими любимыми япошками, — А еще Оливер Скотт согласился снять фильм про твоего дедушку! — Улыбнулся Хэруки.
— Правда? — Обрадовалась она.
Я кивнул, и Акира Куросава выдал свое авторитетное мнение:
— Я глубоко уважаю Аоки Ринтаро-сенсея, и могу часами любоваться его работами.
— Я передам дедушке ваши слова, Куросава-сенсей! — Низко поклонилась лучшая девочка.
Далее пришло время питаться. Шампанское «Пайпер-Хайдсик» мне пока не положено, равно как и вина Братьев Венте, поэтому пил свежевыжатые соки и налегал на деликатесы — копченый шотландский лосось с икрой, отбивные из телятины, вызвавший приступ умиления рис, кунжутные блины с грибами шиитаке, и, внезапно, жаренные кабачки. На десерт давали миндальный торт, украшенный клубникой с муссом из белого шоколада. Вкуснятина!
По завершению афтерпати отправились сразу в аэропорт, и, уж не знаю, как остальные, а я надеялся не появляться в Америке еще долго — надоела загнивающая!
Глава 14
В летящем по ночному небу самолете долго ворочался и не мог уснуть, понимая, какой ящик Пандоры меня угораздило открыть. ТРИ ОСКАРА! Когда такое было? Что это, как не триумф японского кинематографа? И как символично — от старости (Куросава) через «взрослость» (мой без пяти минут брат Такеши) к юности в моем скромном лице. Нас же на сувениры порвут! Ладно, понадеемся на воспитанность соотечественников. Едва я немного успокоился, в голову пришла новая мысль — учебный год почти закончился, а вместе с ним закончился и первый год моего «попадания». Что сделано? Ой много всего! Можно ли было сделать больше и лучше? Разумеется! Но «больше и лучше» можно вообще всегда и везде, поэтому и париться не стоит. Жить надо настоящим или хотя бы будущим. На лицо выползла улыбка — совсем скоро как минимум треть школы будет называть меня «семпай», и это очень приятно! Но есть и повод для легкой грусти — нас покидают третьегодки, которые есть и среди членов моего фан-клуба. Хорошо, что Сакура-семпай останется с нами еще на год — она, без преувеличения, душа нашего литературного клуба. Стоп! По спине пробежал холодный пот — все знают, в какой клуб я хожу, а значит…
Застонав, пошел в «женский» закуток. Аккуратно заглянув за ширму под взглядом и не подумавшей меня остановить стюардессы — чтобы убедиться, что не увижу ничего неприличного — прокрался к сопящей Хэруки и нерешительно остановился — не будить же эту прелесть! Испытав взрыв умиления, аккуратно пошел назад — разговор подождет до утра.
— Иоши! — На пределе слышимости окликнула меня лучшая девочка.
Обернувшись, вернулся и прошептал:
— Нужно поговорить о школьных делах.
Девушка кивнула и с зевком уселась в кровати. Хе, пижама-одеяло!
Прошли в пустой по случаю поздней ночи ресторан, попросили чаю
— Мне придется уйти из литературного клуба.
— М? — Подняла бровки Хэруки.
— Все знают, в каком клубе Йохоку я состою…
— Боишься, что тебя смоет цунами из первогодок? — Хихикнула она, зевнула и потерла глазки.
— Прости, что разбудил, — Покаялся я.
— Ничего! — С улыбкой покачала она головой, — Я рада, что ты решил со мной посоветоваться, — Вздохнула, — Сакура-семпай на тебя обидится.
— А ты?
— А я вижу тебя каждый день, а иногда и ночь! — Подмигнула девушка.
— Значит, решено! — Хищно воткнув вилку в кекс, подвел я итог, — Еще один фан-клуб мне не нужен. А Сакура-семпай… — Пожал плечами, откусил кусочек, прожевал: — За «Нинтендо» она мне что угодно простит!
— Остался куратор Такеши, — Заметила девушка.
— Куратор Такеши, вместе с нашим уважаемым директором, будут успокаиваться красующейся в витрине со школьным наградами копией «Оскара», — Хохотнул я, — Это уж точно не проблема!
— «Одзава-кун!», — Откашлявшись, спародировала директора Оку Хэруки: — «Мы просим тебя курировать литературный, манга— и киноклубы».
— Твою мать! — Бросив вилку, схватился я за голову.
Лучшая девочка беззаботно рассмеялась, целиком засунула кекс в рот, запила чаем и, дожевывая на ходу, потрепала меня по голове и пошла досыпать. Такое поведение для нее не свойственно, значит сильно устала. Устал и я, так что без аппетита дожевал кекс — японцы еду не выбрасывают! — и отправился спать, решив оставить завтрашние проблемы завтрашнему мне.
В аэропорту все прошло спокойно — даже ни одного журналюги не было, не говоря уж о ликующей толпе. Немного обидевшись на такое пренебрежение, придумал объяснение: прилетели мы ранним утром, а сегодня — рабочий день, и по такому никчемному поводу как три Оскара ни один здравомыслящий японец отгул брать не станет. Это что касается простых людей, а журналисты…
— Сегодня у нас большая пресс-конференция, — Ввел меня в курс дела отец по пути домой.
Такеши с женой и все остальные отправились по домам на других лимузинах, и к вертолету (здравствуй, старый друг) ехала только наша семья. Атмосфера — прямо неловкая, но это по-прежнему нифига не моя вина. После привычного, но не ставшего от этого менее унылым перелета, довезли до дома Аоки лучшую девочку. Далее подъехали к дому Большому, где выгрузились все, кроме меня — на сегодняшние занятия я успеваю и придется на них пойти, но весь школьный инвентарь сейчас в доме Малом. Сестренка заранее предупреждена, что к ним я вернусь вечером, после уроков и активностей, а вот родители — нет, поэтому усердно продолжающая прятать глазки мама со мной попрощалась и увела активно подмигивающую мне Чико, а вот отец остался сидеть со мной, и даже дал водителю отмашку ехать. Поерзав, он направил очи в пол и начал извиняться:
— Я всегда стараюсь поступать так, как будет лучше для нас всех!
— Ага! — Не стал я спорить, глядя в окно на залитую розовым утренним солнышком Уцуномию, и на лицо невольно начала выползать улыбка — привязался я к родному городу за этот год.
Видимо, приняв мою довольную рожу за одобрение, отец продолжил уже решительнее:
— Ты вырос слишком быстро, и я до сих пор не могу к этому привыкнуть.
Я покивал.
— Если ты захочешь переехать насовсем, я пойму, — Вздохнул он и грустно улыбнулся: — Но в доме без тебя совсем не та атмосфера.