И восстанут мертвые
Шрифт:
Любопытно, подумал инспектор.
В рождественскую ночь супруги Литтлджон отправились спать около трех часов. Где-то в отдалении, не щадя сил, надрывался хор, гремел во всю мощь духовой оркестр, слышались звучные басы – свободные импровизации теноровой тубы. Забираясь в постель, Литтлджон чувствовал, что переполнен до краев духом Рождества. На нем была полосатая пижама. Яркостью расцветки она не уступала форме какого-нибудь футбольного клуба. Инспектор сам когда-то купил себе этот спальный костюм и гордился им.
– Господи, неужели ты снова взял с собой это! – рассмеялась жена.
– Почему бы и нет? Хорошая пижама. Я купил ее вечером накануне того дня, когда прижал Тосси Маркса в Кардиффе…
– Выключи свет, Том, пока тебя никто в ней не увидел.
– Знаешь, Летти, – задумчиво протянул Литтлджон без всякой связи с началом разговора, – я надеюсь, что этот Гриздейл
– Я тоже.
– Если он не приедет, мы отправимся в церковь. Не каждый день услышишь, как полицейский, и вдобавок суперинтендант, поет в «Мессии».
– Значит, договорились.
Духовой оркестр заиграл «Да пошлет вам радость Бог» и вместе с бунтующей тубой, которая окончательно распоясалась и творила что хотела, угрожающе приближался к дому. Но прежде чем музыканты встали под самыми окнами, Литтлджон успел провалиться в сон, от которого его вряд ли пробудил бы даже последний трубный глас в день Страшного суда.
Глава 2. «…И восстанут мертвые»
4
Гуд Томас (1799–1845). Мост вздохов.
Преподобный Реджинальд Готобед, пастор методистской церкви Хаттеруорта, со смешанным чувством взирал со своей кафедры на толпу прихожан, которые пришли послушать «Мессию». При таком наплыве публики собранных средств должно было хватить на долгие месяцы, что избавляло церковь от необходимости залезать в долги, и это радовало пастора. Но, сравнивая нынешнее огромное сборище с той жалкой горсточкой, что обычно посещала его воскресные проповеди, он горестно вздыхал. Этим вечером преподобный не намеревался наставлять паству, он должен был выступать в роли ведущего. Пастор приветливо кивнул казначею, сидевшему внизу на задней скамье рядом с полкой, где стояли горкой ящики для пожертвований, потом с улыбкой оглядел лица людей в центральном нефе и на переполненной галерее. Молодые члены общины уже приносили деревянные скамейки и стулья из соседнего здания воскресной школы, а затем с грохотом ставили их в проходах, поскольку церковные ряды не вмещали всех пришедших, которые шумно требовали, чтобы их впустили. Филипп Гриздейл в последний момент все же позвонил, извинился и сообщил, что не сможет приехать, но публику это не смутило. Фрэнк Хауорт был хорошей заменой, и, когда объявили о новом составе, никто не опечалился. С пяти часов до шести, к началу действия, по извилистой дорожке на вершину холма, где стояла церковь, тянулась нескончаемая процессия. Публика прибывала и прибывала. Тем из жителей окрестных земель, кто не сумел добраться до города на автобусе, хватило энтузиазма дойти пешком, благо рождественский вечер выдался на славу – ясный и тихий. Многие считали, что настоящее Рождество непременно должно завершиться «Мессией» в церкви, а без этого праздник будет неполным. Среди публики попадались честные, добродушные, пышущие здоровьем лица полицейских: в свободное от службы время одетые в гражданское отцы семейств привели своих домашних послушать, как будет петь их шеф. На одной из задних скамеек сидели два местных прощелыги, неоднократно судимые за браконьерство. Они оказали исключительную честь человеку, который столько раз отправлял их за решетку, что это уже вошло у него в привычку: оба явились с чисто умытыми лицами, в лучших костюмах и при галстуках. Им хотелось послушать, так ли хорошо поет суперинтендант, как служит закону. Рядом с ними неловко ерзал на скамье председатель местного суда магистратов. Он пришел поздно и занял свободное место в конце скамьи, однако под натиском прибывающей публики не смог держаться на внушительном расстоянии от своих постоянных «клиентов» и был вынужден пересесть к ним.
Помост, словно большая лестница, покрытая багровым сукном, окружал кафедру. Когда Литтлджоны со своей домовладелицей, мисс Стейлибридж, и миссис Хауорт появились в церкви, хор занимал места на красных ступенях. Скромные сопрано, которым пришлось взбираться на самый верх, старались держаться с достоинством, их более ветреные подруги смело показывали ножки и белье. Хор усилили певчими из другой церкви. На двух передних скамьях настраивали
Четыре солиста взошли на первую ступень красной лестницы и уселись на венские стулья. Мистер Готобед встал, прочитал короткую молитву, затем передал бразды правления хормейстеру.
Хормейстер, дородный мужчина в годах, с обширной лысиной, обрамленной седыми кудряшками, поднялся на возвышение. Он был в старомодном фраке и держал в руке солидную дирижерскую палочку из черного дерева, отделанную серебром, – подарок от хора в знак признательности за долгую службу. Хормейстер раскрыл партитуру, сосредоточенно вгляделся в нее и снова закрыл, показывая, что знает ораторию от начала до самого конца, затем постучал палочкой по шаткому пюпитру. Любительский оркестр составляли музыканты со всей округи. Многие из них, истинные энтузиасты, неделями ходили на репетиции пешком через весь город в любую погоду. Струнные преобладали, а деревянных духовых инструментов явно недоставало, но дирижер знал свое дело и держал оркестрантов в строгости, поскольку играли они слаженно.
Зазвучала чудесная увертюра, и Литтлджон будто перенесся из полного незнакомцев зала в маленькую церквушку своего детства. Он вновь увидел перед собой старые, знакомые лица певчих. Большинства уже давно не было в живых. Ему вспомнился доморощенный органист, который старался изо всех сил не отстать от хора, вечно пропускал ноты и яростно давил на педали. Солисты с неба звезд не хватали, но пели вполне прилично. Святочный Дух Прошлых Лет [5] встал неслышно за плечом у инспектора. Сольная партия тенора вслед за увертюрой вывела Литтлджона из задумчивости. На скамьях не осталось ни единого свободного места, на каменных стенах выступила влага, в церкви было жарко как в духовке. Суетливый церковный сторож открыл одну из дверей, ведущих из притвора на главную улицу, и звуки восхитительной арии вырвались на свободу, поплыли над поросшими вереском холмами в темноту еще не окончившейся рождественской ночи. «Всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся», – прокатилось дерзкое эхо среди тихих гребней и долин неспящих Пеннинских гор. Литтлджон вспомнил былые дни в Манчестере, когда вышел из полицейского участка в городской ратуше и проскользнул в Зал свободной торговли, чтобы послушать, как эти же арии исполняют Фрэнк Маллингз и Норман Аллин в сопровождении оркестра Халле. Дирижировал ораторией в тот день Хамилтон Харти. Литтлджону еще не сообщили новость, что этой зимой свирепые варвары при налете на Манчестер обратили в пепел место его счастливых воспоминаний.
5
Аллюзия на «Рождественскую песнь в прозе» Ч. Диккенса.
Хор громогласно ревел: «И явится слава Господня». Хауорт прекрасно справлялся со своей ролью и мощно «потрясал море и сушу». Его густой звучный голос разносился по церкви, к восторгу как законопослушных прихожан, так и нескольких нарушителей закона. На улице перед дверями церкви останавливались прохожие. «Вроде бы это Фрэнк Хауорт», – сказал кто-то. Грузная, простоватая женщина, сидевшая позади Литтлджона, произнесла театральным шепотом: «Да, но поет он дивно». Эта короткая фраза довольно точно передала общее впечатление.
В полицейском участке Хаттеруорта зазвонил телефон. Ответил инспектор Росс, крайне недовольный тем, что приходится нести дежурство, когда его шеф поет. Он как раз задавался вопросом: может, не просто пройти мимо церкви, а заглянуть внутрь при исполнении служебных обязанностей? Надо же выяснить, как дела.
– Да, – раздраженно буркнул он в трубку.
На другом конце провода заговорили, и выражение лица инспектора изменилось. В его глазах мелькнул интерес.
– Правильно. Ждите. Ничего не трогайте, пока я не приеду. Инок Сайкс? Откуда вы знаете? Кольцо на пальце с его инициалами? Ладно. Мы скоро будем.
Росс торопливо нацарапал записку, потом звонком вызвал констебля и вручил ему листок.
– Передай это суперинтенданту Хауорту в церкви, – велел он. – Только не нужно врываться прямо сейчас и сбивать его посреди «Зачем мятутся народы», но отдай сразу, как только появится возможность. Я еду на Майлстоун-Мур, а ты скорее возвращайся в участок, потому что нам предстоит беспокойная ночь. Отряд ополченцев наткнулся на останки Инока Сайкса на болотах, нам необходимо включаться в работу. Иди, и нечего стоять там и таращиться…