И возвращу тебя…
Шрифт:
Надо отдать должное Гельке — она принимала безоговорочное поклонение своего первосвященника с благосклонным величием, подобающим статусу богини. На меньшее она все равно не согласилась бы никогда. Уже давно, с того самого момента, когда Гелька научилась понимать выражение человеческих глаз, она непрерывно читала в них свидетельства своей неоспоримой особости: восхищение, зависть, страх. Восхищение еще куда ни шло, но зависть и страх раздражали. Вместо того, чтобы честно посвятить все свои силы служению ей, люди предпочитали беречь себя для мелочных, малозначащих занятий. Они не заслуживали ничего, кроме презрения.
Лишь
А потом, в смутном ночном шепоте, в сплетении рук, в вездесущести губ, размазанных по влажным телам, уже трудно стало отличить богов от священнослужителей… Как долго длилось это неимоверное счастье? — Он мог сказать точно. Он помнил каждый день, каждый час, каждую минуту из тех неполных восьми месяцев, что они провели вместе. Двести сорок один день, пять тысяч семьсот восемьдесят часов… потом у Кольки было достаточно времени, чтобы вспомнить их все, минута за минутой. Четырнадцать долгих лет, заполненных ожиданием и бесплодными поисками.
В определенном смысле, ее уход выглядел естественным развитием событий: разве земля достойное место для богини? Разве достойны люди ее безоглядной красоты, ее сверкающей, непреходящей ценности? Люди, суетящиеся в своей мелочной, пыльной ничтожности, люди, занятые дележом условных единиц… нужна ли им богиня?.. нужны ли они богине? А куда можно уйти с земли? — Конечно, в небо. Там-то Колька, в основном, и искал свою пропавшую любимую, покуривая на скамеечке возле сторожки на вышеградской автомобильной стоянке. Искал и находил. Гелька садилась напротив него, поджав под себя левую ногу, осторожно брала в руки луну и баюкала ее на коленях, улыбаясь и отгоняя от светящегося лунного лика медленные ночные облака. Луна походила на младенца, отчего Колька испытывал к ней почти отцовское чувство. Спавший с богиней да не откажется от ее ребенка.
— А помнишь?.. — спрашивал Колька, и его богиня кивала, даже на секунду не наморщив лба. Она, конечно же, помнила все, в точности, как и он сам. В своей небесной ипостаси Гелька была исключительно послушна. Единственно, чего Колька не мог от нее добиться, так это того, чтобы она спустилась вниз, на его скамеечку. Но это, в самом деле, было бы уже чересчур. Видимо, боги не могут попасть на землю просто так, напрямую, отложив в сторону малютку-луну и спрыгнув с неба в подрагивающие колькины руки. Возможно, они приходят через ад, чтобы как-то закалиться, подготовить себя к неприятной земной реальности?
Через ад, не иначе. Например, через ад европейских публичных домов. Если уж существовал какой-то шанс найти живую, не небесную Гелю или хотя бы ее следы, то именно там. Потому что весь этот божественный лепет — не более, чем сказки для маленьких детей и книжных восторженных натур, потому что никакая Гелька была не богиня, а вовсе даже наоборот — обычная волгоградская девчонка, в меру красивая, в меру глупая и без меры мечтательная, обманутая рассчитанными на дурачков обещаниями выгодной работы в мифических дворцах, принадлежащих мифическим французским аристократам, английским
Мог ли Колька отговорить ее тогда? Нет, навряд ли. Они проспорили целую ночь, чередуя яростную перебранку со слезами примирения, но Гелька упорно стояла на своем. Попала вожжа под хвост, и теперь она неслась вперед, закусив удила и не глядя по сторонам.
— Ты можешь объяснить мне — зачем? — в сотый раз спрашивал Колька, безнадежно зарываясь обеими руками в свою белобрысую шевелюру. — Зачем? Ну чего тебе не хватает? Скажи, я достану.
— Как же, достанешь… — скептически парировала Геля. — Видел, какие на Светке тряпки? Какие камни? Тебе на такие побрякушки за всю жизнь не заработать. А представляешь, как все эти наряды смотрелись бы на мне?
Светка-то и сбила их всех с панталыку, вернувшись домой после двухлетнего отсутствия, вся в золоте и бриллиантах, с пачками денег за пазухой. Это уже потом выяснилось, что светкины рассказы — фальшивка, сплошное вранье, «подстава» для дураков, что ничего Светка не заработала, а подыхала все это время в стамбульском борделе, не надеясь уже вернуться домой к малому ребенку, что вытащил ее оттуда местный торговец проститутками по имени Рашид, вытащил в обмен на приманный спектакль, который Светка и разыграла перед восхищенными провинциальными дурами. Он же, Рашид, и арендовал своей бывшей рабыне наряды и украшения, не забывая взимать с нее плату натурой и поддерживать нужный уровень актерского вдохновения при помощи простых, но действенных угроз в отношении светкиной трехлетней дочери.
Но все это выяснилось уже потом, когда Колька, обеспокоенный полным отсутствием писем, выследил Светку и выбил из нее признание. Потом, когда уже было поздно, когда Геля уже бесследно исчезла, вместе со своей старшей сестрой Викой и еще шестью девушками, исчезла, войдя в ворота волгоградского аэропорта, как во врата ада, своего и колькиного. Потом… а тогда Колька и сам вел себя, как глупый мальчишка-школьник, обиженный сомнениями чересчур гордой одноклассницы. Если бы тогда он догадался сразу же выследить подлую Светку, навести справки о мерзавце Рашиде… Эх! Так просто, так просто! Почему же вместо этого он тратил время на пустые увещевания и обиды? Эх…
Обида виновата. Обида лишила его разума тогда, четырнадцать лет назад. У него в голове не укладывалось, как можно променять их безупречное счастье на какие-то побрякушки? Конечно, Колька и предположить не мог, что Геля говорит это серьезно, но тем не менее… И потом, если на самом деле она имеет в виду что-то другое, то — что? Не иначе, как надоела ей Колькина навязчивая любовь, и она просто хочет избавиться от него таким хитрым способом. Кто он, в конце концов? Обычный парень, средний во всех отношениях… что он мог предложить ей, чем заинтересовать?
— Если действительно хочешь мне помочь, то достань денег, — сказала ему тогда Гелька. — Рашид требует полторы тысячи долларов — на билеты и оформление документов. Или ты и этого не можешь, со всей своей любовью?
Это было уже чересчур. Колька вскочил и, опрокидывая по дороге стулья, вылетел из квартиры. Поняв, что хватила через край, Геля пыталась удержать его, но куда там… Слепой от боли и обиды, он выбежал из подъезда. Стоял октябрь; Колька бежал по его прохладному утреннику, не разбирая дороги. Гелька открыла окно и кричала ему вслед через весь двор, звала: