И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата

Сборник статей

¹⁰⁶ Ряд выписок цитируется в П.: страсти (Мейлах Б. С. Указ. соч. С. 199), любовь (Там же. С. 198), поэт (Там же. С. 200), Пирон (Там же. С. 200–201).

¹⁰⁷ Жирмунский В. Драма Александра Блока «Роза и крест»: Литературные источники. Л., 1964; см.: Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977. C.244–322.

¹⁰⁸ Ср. осторожные попытки ввести тезис о неединственности подтекстов в рецензии на Тарановского (Левинтон Г.А., Тименчик Р.Д. Книга К.Ф. Тарановского о поэзии О.Э. Мандельштама [рец. на кн.: Taranovsky К. Essays on Mandel’stam. Cambridge, Mass., 1977] // Russian Literature. 1978. Vol. VI. № 2. P. 197–211; перепечатано: ТарановскийК. О поэзии и поэтике. М., 2000. С. 404–416). Формула в кавычках взята из черновиков этой рецензии, замечу, что материал этой папки до сих пор далеко не исчерпан обоими авторами. Ближайшая формулировка, зафиксированная печатно, относилась к Ахматовой:

«Уловленная интонация не просто может быть уже использованной в культуре – она не может быть неиспользованной. <…> Более того, Ахматова всегда существовала как бы в некоем речевом пространстве, где все достойное запоминания из произносимого, смешное или патетическое, острое или нелепое, уже когда-то попадало на перья поэтов» (Тименчик Р.Д. После всего // Литературное обозрение. 1989. № 5. С. 23).

¹⁰⁹ Не исключено, что это отличие работает лишь на малых отрезках времени, пока эти различия не поглощаются более продолжительной традицией. Частичную аналогию представляет религиозная традиция: текст (Писание) и толкование, ср., например, жанрово структурированную систему метатекстов к Ведам и т. п.

¹¹⁰ Подобно тому, как различие между сыном и отцом не сводится исключительно к хронологии.

¹¹¹ Впервые я вспомнил о ней, листая подряд первые издания формалистов (кажется, впервые с конца 1960-х годов) в Widener Library в Гарварде в 2003 году (еще не прочитав названной далее работы Блюмбаума).

¹¹² Ср. в цитированной статье Эйхенбаума «О „формальном методе"» (в тексте она осталась неназванной): «Рядом с Якубинским Виктор Шкловский в статье „О поэзии и заумном языке" показывал <…>» (Эйхенбаум Б. О «формальном методе» // Эйхенбаум Б. Литература: Теория. Критика. Полемика. Л., [1927]. С. 122; то же: Эйхенбаум Б. О литературе. М., 1988. С. 382; курсив автора, во втором цитированном издании отсутствует). «Статьи Якубинского и Шкловского („О поэзии и заумном языке") собирают и систематизируют богатый и очень интересный литературный материал, характеризующий явление „обнажения фонетической структуры слова" и его звуковой действенности» (Жирмунский В.М. Вокруг «поэтики» ОПОЯЗа (Поэтика. Сборники по теории поэтического языка. Пгрд. 1919) // Вопросы теории литературы. Л., 1928. С. 342).

¹¹³ «Статьи Л. Якубинского служили лингвистическим обоснованием „самоценности звуков в стихе"» (Эйхенбаум Б. Литература… С. 124; то же: Эйхенбаум Б. О литературе… С. 383). Невнятное упоминание о полемике Якобсона с «другой статьей» Якубинского относится к статье, непосредственно примыкавшей к «О звуках стихотворного языка» и конкретизировавшей ее (Скопление одинаковых плавных в практическом и поэтическом языках // Сборники по теории поэтического языка. Пг., 1917. Вып. II. С. 15–23; то же: Якубинский Л.П. Язык и его функционирование… С. 176–183; она ни разу не названа в обзоре Эйхенбаума, хотя он неоднократно упоминает «статьи» Якубинского). Речь шла о следующем полемическом пассаже: «Так даже один из представителей нового течения в поэтике, петроградский лингвист Якубинский склонен (или по крайней мере в 1916 году был склонен) говорить об отсутствии диссимиляции плавных в языке поэтическом в противоположность языку практическому (Сборник [и] по теории поэтического языка, вып. 2), тогда как правильно было бы сказать, что диссимиляция плавных возможна как в практическом, так и в поэтическом языке, но в первом она обусловлена, во втором же так сказать оцелена, т. е. это по существу два различных явления» (Якобсон Р. О чешском стихе преимущественно в сопоставлении с русским. Берлин, 1923. С. 17; то же: Jakobson R. Selected Writings. The Hague; Paris, N.Y., 1979. Vol. Ill: On Verse, Its Masters and Explorers. P. 16; сохраняем пунктуацию Якобсона). Ср. еще: Шапир М.И. «Грамматика поэзии» и ее создатели (Теория «поэтического языка» у Г.О. Винокура и P.O. Якобсона) // Известия АН СССР. Сер. литературы и языка. 1987. Т. 46. № 3. С. 223.

¹¹⁴ Блюмбаум А.Б. Конструкция мнимости… С. 179–180, со ссылкой на: Шкловский В.Б. Гамбургский счет: Статьи – воспоминания – эссе (1914–1933). М., 1990. С. 50.

¹¹⁵ Назаренко М. Литература и биография в романе Ю.Н. Тынянова «Пушкин»…

Мария Плюханова

О поминании Пушкина в Пушкинских горах

Из письма протоиерея Георгия Тайлова

18 августа 1941 года в Псков приехала из Риги группа священников и мирян для организации на Псковской земле, завоеванной нацистами, русской православной миссии. Православное духовенство Риги было относительно многочисленным и образованным (в Риге действовала русская духовная семинария), оно было связано преемственностью с дореволюционным духовенством, не угнетено коммунистическими преследованиями. Краткий период советского правления в 1940–1941 годах не успел сказаться существенно на его составе и состоянии. Возможность служить на территории России, возобновив богослужение в прежде закрытых церквах, воспринималась священниками как благо. Немецкие власти поддержали миссию как антикоммунистическую институцию. В дальнейшем миссионеры оказалась между двух огней – нацистами, отнюдь не расположенными заботиться о духовных интересах местного населения, и партизанами, нападавшими на них как на фашистских пособников. Простые местные жители массово крестились и венчались в вычищенных и вновь открытых

церквах. После возвращения советских войск почти все члены миссии были арестованы и осуждены.

Среди миссионеров находился молодой священник отец Георгий Тайлов (Алексеев); 1914 г. р., рижанин, сын учительницы и военного чиновника, получивший образование в Рижской городской Ломоносовской гимназии, учившийся в университете на филологическом факультете, но оттуда перешедший в семинарию. В июне 1943 года он был назначен благочинным Пушкиногорского округа. В феврале 1944 года о. Г. Тайлов вернулся в Латвию, где дождался прихода советских войск, был арестован и препровожден в ленинградскую тюрьму НКВД. Он был приговорен к 20 годам заключения, срок до амнистии 1955 года проводил в таких знаменитых суровыми условиями местах, как Тайшет и Джезказган. После возвращения работал на фабрике, но вскоре вернулся к должности священника и прослужил еще 50 лет. После перестройки параллельно занимался по поручению церковного начальства церковно-историческими разысканиями для радио и печати. Особенно важны его записки по истории псковской миссии, озаглавленные «Воспоминания», но содержащие кроме личных воспоминаний много других важных материалов¹.

В записках о псковской миссии о. Г. Тайлов рассказывает о состоянии пушкинского музея во время войны. Директора, ушедшего с советскими войсками, заменял лесничий, принимавший посетителей. На музейном доме висела немецкая доска «Пушкин – известный поэт. Картина на его тему – „Станционный смотритель“ – с большим успехом идет в кинотеатрах Германии»².

Другие сведения – о поминании Пушкина в пушкиногорских церквах – находим в письме о. Г. Тайлова его другу, моему отцу, Б.В. Плюханову. Б.В. Плюханова Тайлов знал еще со времен русской рижской гимназии, где они учились с разницей в три года. В 90-е годы о. Г. Тайлов и Б.В. Плюханов вместе работали над материалами для мартиролога репрессированных русских общественных, культурных и церковных деятелей, живших в Латвии в 20-30-е годы³.

Хотя они жили недалеко друг от друга, о. Г. Тайлов – в Огре, Б.В. Плюханов – в Риге, но, любя письма и пользуясь новыми условиями относительной безопасности переписки, уже с 1985 года установили эпистолярную связь. С 1985 по 1993 год о. Г. Тайлов отправил Б.В. Плюханову около 80 писем, которые после смерти Б.В. Плюханова любезно согласился оставить в распоряжении его родных.

Письма ныне хранятся при Архиве Вячеслава Иванова в Риме. Они представляют собой значительное собрание наблюдений над русской церковной жизнью в меняющихся условиях конца XX столетия, составленное человеком, получившим несоветское, еще дореволюционного русского типа, общее и церковное образование и не изменявшим своей системы ценностей при последовавших катаклизмах. Язык писем иногда напоминает Лескова сочетанием профессионального торжественного стиля с бытовым интеллигентским. Здесь, ограничиваясь темой нашей публикации, приводим письмо от 6 июля 1986 года, отчасти посвященное двум вопросам, небезразличным и сейчас для пушкинистики и, как видим из письма, занимавшим русское духовенство на оккупированной территории Псковской области, – во имя какого святого был крещен Пушкин и насколько он был благочестив.

Огре, 6 июня 1986 г.

Милый Борис Владимирович!

Возможно, Ты уже познакомился с некрологом покойного владыки Василия (Кривошеина) в № 4 ЖМП⁴. Написан диаконом М. Городецким и довольно таки объективно <…>. Арх. Василий тоже однажды навестил наш стольный град, будучи гостем нашего владыки. Но были известные трудности для этого визита. Дело в том, что на соборе 1971 г. он возражал против его политизации, громко заявив на нем: «Давайте будем говорить о Боге!» Вследствие этого поездка в Ригу сразу же после поместного собора не могла состояться, приглашение нашего архиерея не возымело силы⁵ <…>

Сегодня день рождения А.С. Пушкина. В связи с этой датой вспоминаю, что в святогорском Успенском монастыре его поминали трижды в год: в день рождения, день ангела – 30 авг. и в день смерти, причем всегда «болярина Александра». Правда, 30 авг. по ст. ст. память трех Александров – Александра Невского, Александра Свирского, и Александра – патриарха Царьградского. Не знаю, занимались ли этим вопросом пушкинисты, в честь которого из них наш знаменитый поэт получил свое имя? Думаю, что самым почитаемым на Руси был все же кн. Александр Невский, и родители назвали будущее солнце русской поэзии в честь спасителя Родины – благоверного князя. Кстати, о дне рождения Пушкина известно из метрической книги Елоховской Богоявленской церкви в Москве, кот. сейчас является Патриаршим собором Русской церкви. Родители поэта в 1799 г. жили в приходе этого храма.

Интересно, что местное духовенство в Святых горах во время моего служения там считало поэта безбожником и панихиды по нем не совершало. Правда, здесь я говорю о иеромонахе Иоасафе (Дмитриеве), который был местным уроженцем из Крекшина (15 клм от Св. Гор), подвизавшимся сначала в Киево-Печерской лавре в послушании помощника благочинного, а в тридцатых годах вернувшегося на родину и заменившего разбитого параличом прот. Михаила Успенского в Пушкиногорской Казанской церкви. О. Иоасаф был простец, но выселенный из дома, жил в сарае, где зимой была нулевая температура.

Ольга Васильевна⁶ и я желаем Тебе здравия и во всем благого поспешения.

Пр. Г.Т.

Примечания

¹ Тайлов Г., прот. Воспоминания // Православная жизнь. Приложение к журналу «Православная Русь». 2001. Январь. № 1. Номер посвящен юбилею псковской миссии.

² «Воспоминания» прот. Г. Тайлова доступны в Интернете: www.ricolor.org/history/ pv/48/

³ Мартиролог: Представители русской интеллигенции Латвии, подвергшиеся репрессиям после установления советской власти / Сост. Ю. Абызов, Б. Плюханов, Г. Тайлов // Балтийский архив: Русская культура в Прибалтике. Таллинн, [1996]. T. I. С. 97–121.