И явилось новое солнце
Шрифт:
Все же я начал медленно погружаться, пока не встал там, где никогда и не думал оказаться, в грязи и отбросах на дне реки. Я словно стоял на палубе корабля Цадкиэля, ибо подошвы моих босых ног едва касались дна, не удерживая меня на месте. Течение влекло меня за собой, и я сам себе казался призраком, которого можно развеять одним дуновением, прошептав при этом слова экзорцизма.
Я пошел, вернее – наполовину поплыл, изображая ходьбу. Облако ила, поднимавшееся при каждом шаге, следовало за мной, словно живое существо. Остановившись и посмотрев наверх, я увидел зеленую Луну, бесформенное пятно над
Когда я снова опустил взгляд, у моих ног, наполовину зарывшись в иле, лежал пожелтевший череп. Я поднял его; нижняя челюсть отсутствовала, но в остальном он был цел и невредим. Судя по размеру и хорошо сохранившимся зубам, череп принадлежал мальчику или юноше. Значит, кто-то другой утонул некогда в Гьолле, возможно, какой-нибудь подмастерье, и это случилось так давно, что мне не довелось услышать его краткую печальную повесть, а быть может – всего лишь мальчишка из многоэтажных жилых домов, что теснились у грязной воды.
Впрочем, не исключено, что это череп какой-нибудь бедной женщины, задушенной и брошенной прямо в реку; женщины и дети, так же как и мужчины, тонули в Нессусе каждую ночь. Мне пришло в голову, что, когда Предвечный выбрал меня своим орудием уничтожения земли, только дети и звери умирали невинными.
И все же мне казалось, что череп принадлежал мальчику, и этот мальчик каким-то образом умер за меня, пал жертвой Гьолла, когда Гьолл обманом лишили по праву причитавшейся ему жертвы. Я поднес череп к глазам, вытряхнул из него ил и прихватил с собой.
Длинные каменные лестницы сходили глубоко в русло, являя немое свидетельство многоэтапного возведения набережных и неоднократного переноса площадок поближе к воде. Я поднялся по ним на самый верх, хотя с таким же успехом мог бы проделать этот путь вплавь.
Многоэтажные дома обрушились все до единого. Я увидел множество рыбешек – должно быть, несколько тысяч, – копошившихся в развалинах; при моем приближении они разлетелись искрами серебристого огня, открыв побелевший полуобъеденный труп. После этого я старался не распугивать их стайки.
Разумеется, город, чьи размеры некогда вызывали восхищение всего мира, теперь был усеян такими мертвецами. А что же я? Не очередной ли я труп, несомый течением? Руки мои на ощупь были холодны, и груз воды отягощал мои легкие; самому себе я казался блуждающим во сне. Но я еще двигался или мне казалось, что двигался, вопреки течениям, и мои холодные глаза оставались зрячими.
Запертые проржавевшие ворота некрополя встали передо мной, и клочья спутанных бурых водорослей, облепивших острые пики прутьев, извивались, точно горные тропы – неизменный символ моего давнишнего изгнания. Я устремился вверх, сделав несколько гребков руками и невольно помахав перед собой черепом. Внезапно устыдившись, я выпустил его; но он, казалось, не желал отставать, следуя движению моей руки.
Перед тем как погрузиться на судно иеродулов, которое должно было доставить меня на корабль Цадкиэля, мне пришлось пребывать в подвешенном состоянии в окружении вращающихся и поющих черепов. Сейчас передо мной разворачивалась действительность, предрекавшаяся той церемонией. Я знал, я понимал это и был уверен в своем познании: Новое Солнце должно сделать то, что делал сейчас я, – пройти невесомым через свой затонувший
Череп плавно опустился на илистое дно, на землю, в которую поколение за поколением ложились бедняки Нессуса. Я снова поднял его. С какими словами обратился ко мне начальник караула в сторожевой башне?
«Экзультант Таларикан, чье безумие выражается в нездоровом интересе к ничтожнейшим из аспектов человеческой жизни, утверждает, будто два гросса тысяч человек питается единственно мусором, остающимся от прочих… Если бы даже мне было позволено делать вдох лишь тогда, когда какой-нибудь нищий сигает с моста в реку, я жил бы вечно – город порождает и убивает людей много чаще, чем человек делает вдох».
Они больше не сигают с моста, ведь сама вода набросилась на них. По крайней мере их страдания окончились, а некоторые из них, быть может, и уцелели.
Когда я добрался до мавзолея, в котором играл в детстве, я обнаружил его разбухшую дверь закрытой – сила моря, ворвавшегося в некрополь, завершила движение, начатое, вероятно, столетие назад. Я оставил череп на пороге и устремился на поверхность, которая уже переливалась золотым солнечным светом.
48. ЗЕМЛИ СТАРЫЕ И НОВЫЕ
Лодки Эаты нигде не было видно. Может показаться нелепым, если я, как мне и следует, напишу, что плыл целый день и большую часть следующей ночи, но все было именно так. Вода, которую все называли соленой, вовсе не казалась соленой мне; я пил ее, когда хотелось пить, и она освежала меня. Я почти не испытывал усталости; когда же все-таки уставал, то отдыхал, лежа на волнах.
Я и так уже снял с себя почти всю одежду, кроме штанов, а теперь избавился и от них. По старой, никогда не подводившей меня привычке я, прежде чем расстаться с ними, проверил карманы; в них оказались три медные монетки – подарок Имара. Надписи и лица на монетах стерлись, к тому же они заметно потемнели – в общем, выглядели такими древними, какими и были на самом деле. Я позволил им проскользнуть у меня меж пальцев вместе со всем Урсом.
Дважды я видел больших рыб, которые, вероятно, таили в себе опасность; но они ни разу не угрожали мне. Водяных женщин, из которых Идас, наверное, была самой маленькой, я не встречал. Не видел я и Абайи, их повелителя. Ни Эребуса, ни каких-либо иных чудовищ.
Явилась ночь, ведя за собой бесчисленный караван звезд, и я, лежа на спине, не отрывал от них пристального взгляда, а теплые ладони Океана покачивали меня. Сколько же богатых миров пролетело тогда надо мной! Однажды, бежав от Абдиеса и устроившись на ночь у скалы, я смотрел на эти же звезды и пытался представить себе их спутники и как на них могут жить люди, возводя города, которые меньше наших знают о зле. Теперь я понял, как наивны подобные мечты, ибо повидал иной мир и нашел его еще более странным, чем все, что я мог себе вообразить. Не распространялось мое воображение ни на причудливый экипаж, который я встретил на корабле Цадкиэля, ни на рыскунов; и все же все они, как и я, были родом из Брии; и Цадкиэль не погнушался взять их к себе на службу.