И зеленый попугай

Сабиров Рустем Раисович

"Ну, довольны?
– ласково спросил себя Саранцев.
– Или желаете еще?" Спросил и понял: желает еще.

– Павлик?
– удивленно воскликнула Тамара, когда Саранцев, покрутившись минут десять возле ее дома, поднялся по лестнице и позвонил в дверь.
– Это ты?

– Так точно!
– ответил Саранцев и просветленно улыбнулся.
– Я и есть, Томочка-душечка. Ты, естественно, рада меня видеть. Правильно?

– Ну да, - Тамара оцепенело кивнула.
– То есть я... Дело в том...

– Так пропусти ж!
– вскричал Саранцев.
– Прими же своего

пупсика, своего Пашечку-канашечку!
– Саранцев простер руки и сочно облобызал совершенно оторопевшую Тамару.

– Проходи, Павлик, - деревянным голосом произнесла Тамара и вдруг окончательно пришла в себя.
– Именно! Проходи! Так даже лучше! Именно сейчас!
– схватила не ожидавшего такого оборота Саранцева и чуть не волоком втащила в комнату.

Там, как и следовало ожидать, он увидел своего недавнего знакомого. Он с потрясшей Саранцева вольготностью восседал на тахте. Здесь, в тамарином жилище, да еще на этой тахте, он показался Саранцеву еще гаже, чем на садовой скамейке.

– Знакомься, Гоша!
– высоким, истеричным голосом выкрикнула Тамара. Это - Павел Владимирович Саранцев, мой давний добрый знакомый. А это Гоша, мой друг!

– она поворотила к Саранцеву свое пылающее решимостью лицо.

– Дык мы уж виделись!
– закричал Гоша, вскочил с тахты и судорожно стиснул руку Саранцева своими холодными воробьиными лапками. И тут же деловито поинтересовался: - Учишься, работаешь?

– Работаю, - буркнул Саранцев, стараясь глядеть в сторону.

– Где, если не секрет?

– На заводе.

– На заводе? Пропе-ел гудок заводской? Уважаю.

– Павел Владимирович - ведущий конструктор!
– с издевательской почтительностью отрапортовала Тамара.
– Его очень на работе ценят.

– Уважаю, - повторил Гоша и вдруг плаксиво прищурил глазенки и заканючил: - То-ом! Чтой-то у нас разговор с Павлушей не клеится. Во рту сухо, язык, как напильник. Ты бы, Том, пошарила в холодильнике. Для смазки внутренних органов.

– Я не пью!
– резко перебил его Саранцев.

– Уважаю. Я тоже не пью, пока не налито. Так, я говорю, Том, ты в холодильнике-то...

Тамара притворно вздохнула и пошла на кухню, Саранцев последовал за ней.

– Тамара, - сказал он ей шепотом, плотно притворив дверь, - что это еще за фокус?

– Ты о чем, это?
– с фальшивым удивлением пропела Тамара.

– Об этом тошнотике. Ты где такого нашла? Лепрозоид какой-то.

– А что?
– Тамара дерзко прищурилась.
– Ты уж не ревнуешь ли, Павлуша?

Наконец-то, господи, дождалась? А чем тебе Гоша не угодил? Ты вообще за меня не беспокойся, я уж как-нибудь сама разберусь.

– Бред какой-то!
– зло выдохнул Саранцев.
– Нет, вообще-то мне действительно все равно. Однако...

– Ну а раз все равно, так ты иди, Павлик, в комнату, а то неудобно. На-ка вот, - она сунула в руки Саранцева початую бутылку водки и легонько вытолкнула из кухни.
– Пейте пока. Я сейчас приду.
– И задержавшись у двери, вдруг глянула ему в глаза и сказала полушепотом с нехорошей улыбкой: - Ты, небось, думаешь, ты его лучше? Напрасно. Он хоть не притворяется. А ты... Ладно, ты иди, я сейчас.

Саранцев

вернулся в комнату в каком-то полусне. Он даже не успел заметить, как Гоша с ликующим воплем выхватил у него из рук бутылку. Все происходящее разом перестало его интересовать, он как бы с удивлением рассматривал сам себя со стороны, не понимая, почему он все еще здесь и что ему здесь надобно. Гоша между тем, радостно трепеща и повизгивая, налил себе водки в широкую фарфоровую пиалу и, захлебываясь, выпил.

– Не пьешь, значит?
– радостно переспросил он.
– И не пей, Паша, ну ее совсем.

Саранцев махнул рукой и опустился в старое продавленное кресло, прикрыл глаза и вдруг задремал. Сквозь сон он меж тем отчетливо слышал шаркающие Гошины шажки, его довольный, урчащий голосок. А во сне он увидел себя совсем молодым, в какой-то нелепой шутовской одежде, которой он мучительно стыдился, но сделать ничего не мог. Вокруг сновали люди, но никто по счастью не обращал на него и на его идиотский наряд никакого внимания. Он было успокоился, однако тут из-за каких-то густых зарослей вышла Тамара. Она была в своем шикарном югославском купальнике, том самом, который год назад с боем выбила на работе. Она, смеясь, указывала пальцем на Саранцева, и окружающие уже стали обращать на него повышенное внимание и ехидно смеяться. Саранцев хотел было бежать, но запутался в своих нелепых шароварах, спотыкался, падал, вызывая взрывы дружного и сплоченного смеха. "Да вы гляньте на него, люди добрые!
– громче всех хохотала Тамара, Поганец такой, а еще изгиляется! Он думает, он всех лучше, а на него самого глядеть тошно!" Не помня себя, Саранцев забежал в какой-то темный закоулок, едва не сбив кого-то с ног. "Извините!
– сказал он громко и тотчас замер, пораженный: перед ним стояла Лена, та самая фатальная красавица Лена, возникшая на какое-то мгновение из душного августовского вечера двадцатилетней давности, и тотчас канувшая туда же.

Здесь, пожалуй, есть смысл прервать ненадолго бредовые видения Павла Саранцева и рассказать эту незначительную историю, не имеющую к нашему повествованию, кстати сказать, никакого отношения.

Произошло это, как уже было сказано, лет двадцать назад. Совсем еще юный Павел Саранцев брел без особой надобности по улице, названной в честь великого пролетарского писателя и у телефонной будки, освещенной мертвенным светом аптечной витрины, увидел вдруг высокую и потрясающе красивую женщину. То, что она именно потрясающе красива, он понял еще издалека, когда черты ее лица еще не были отчетливо видны. "Так не бывает, - успокоил он себя, - таких просто нет".

Подойдя, однако, ближе, понял: бывает. Может, раз в жизни, но бывает. "Господи, взмолился тогда юный и глупый Саранцев, сделай так, чтобы она мне что-нибудь сказала! Хоть что-нибудь. А уж там..." И свершилось. Внимательно глянув на Саранцева своими немыслимо красивыми глазами, женщина сказала: "Молодой человек, можно вас на минуту?" Потеряв дар речи, Саранцев неуклюже повернулся к ней. "У меня к вам просьба, - женщина ободряюще улыбнулась.
– Если, конечно, вас не затруднит".