И золотое имя Таня…
Шрифт:
Татьяна Агафонова с подругой, 1951–1952 учебный год, г. Тотьма
Черноглазая красавица с двумя ниспадающими на грудь косами нравилась многим. Было в ней что-то необычное: внешность как у шамаханской царицы, манеры или, может быть, взгляд? Она училась в педучилище и жила в общежитии, значит, приезжая, не тотемская. Но в библиотеке, где Коля видел ее, всегда на первом месте стояли книги, и он так и не нашел времени для знакомства – так ему думалось, хотя чувство смущения играло здесь, видимо, не последнюю роль.
Другое дело – танцы. Здесь у Николая все козыри на руках: он и танцор, и гармонист. Девушкам нравятся гармонисты, и хоть репертуар исполнителя
В один из таких вечеров в канун нового 1952 года Николай увидел свою красавицу на танцах в лесном техникуме. Гордая такая пришла, в хорошем новом платье, и рукава по моде, фонариком. Не у каждой в ту пору были наряды, а у нее были… Сердце снова екнуло. «Эх, была не была!». Николай передал гармонь товарищу и шепнул: «Давай вальс». Заиграла двухрядная. Не успел он подготовиться, как пары уже закружились в танце. Девушки, не дожидаясь нерасторопных кавалеров и ловя каждую минуту музыки, танцевали друг с другом: это пошло еще с войны – мужчин на всех не хватало.
Николай Рубцов
Татьяна Агафонова
Здания Спасо-Суморина монастыря, где располагался лесотехнический техникум, г. Тотьма
Красавица тоже вышла в круг с подружкой.
– Знаешь их? – спросил Николай кого-то из техникумовских.
– Да, это Маня Некрасова и подруга ее Агафонова Татьяна – она не местная, из Шуйского.
– Давай разобьем пару, – предложил Николай однокурснику, – только чур я иду с Татьяной.
– Давай, – согласился тот, – только смотри, как бы Переляев про это не узнал и не поддал тебе, девушка-то чай его. Николай Переляев был высокий симпатичный парень, из местных, завсегдатай городских танцев. Но в техникум ему, как и другим тотемским, дороги не было. Отношения у общежитских с местными всегда были плохи, и предостережение имело смысл.
– А чхать мне на это, – зло выплюнул Рубцов, – видали в детдоме и не таких, пошли…
Сейчас это смотрелось бы по меньшей мере странно, как два парня, притворно танцуя, приближались к паре девушек. Когда до них оставалось совсем чуть-чуть, оба, как по команде, хлопнули в ладоши. Это называлось «разбить пару». В таком случае девушки отказать не могли, и уже через секунду Николай кружился с Татьяной. «Маленький какой, как семиклассник», – подумала она тогда. Танцевал Николай хорошо, и девушке было приятно вальсировать с ним. Музыка смолкла неожиданно скоро. «Эх, долго собирались, – подумал Николай, – но ничего, лиха беда – начало, будет еще вальсов». Он побежал курить на улицу, сердце стучало, было жарко, так что расстегнул до конца молнию на куртке. Кто же мог подумать, что это был их первый и единственный вальс.
Так началось это знакомство. В тот же вечер Николай отправился провожать девушку после танцев. Это он так думал, следуя за ней на расстоянии, позади группы техникумовских ухажеров, провожавших студенток до общежития. Татьяна оглядывалась и хихикала. «Какой смешной паренек»! Буквально через несколько дней Рубцов стал появляться в общежитии педтехникума. Он приходит часто, иногда один, но чаще с другом – однокашником Валей Борзениным. Всегда остроумничает, иногда дерзит будущим учительницам. Таня чувствует, что нравится Рубцову. Он всегда заговаривает с ней как бы мимоходом, но спрашивает о чем-то необычном: что она читает сейчас и какое ее мнение об этом. Николай видит, что Татьяна отличается от его простоватых однокурсниц-подружек из лесного техникума. Их встречи – конечно, товарищеские – продолжались всю зиму. Выделяла ли Таня Николая среди парней-сверстников? Впоследствии она признается, что нет. Конечно, она обращала внимание на его опрятный вид, умение вести разговор, несомненную эрудицию, но все эти достоинства
Однажды в их комнату постучали. «Открыто, входите», – закричали девчонки. Вошли двое – Рубцов и Борзенин. Николай протянул Татьяне открытку со стихами. «Мне?» «Тебе». Парни встали, скрестив руки на груди, у самой двери. Подписи под стихами не было, но она как-то сразу поняла, что это написал он, Николай. Начала читать, сначала расстроилась, а потом сильно рассердилась. Стихи были посвящены ей. Лирическая героиня произведения казалась автору не в меру гордой, самовлюбленной, вздорной и высокомерной. Поэт не жалел эпитетов из числа самых обидных для любой серьезной девушки. Таня покраснела и в сердцах разорвала открытку. «Больше слова с ним не скажу». Лицо ее пылало от оскорбления: «Зачем, зачем выставлять ее на посмешище? А если открытку уже кто-то прочел до нее?» Нет, больше с этим Колькой Рубцовым она не знакома. Встала из-за стола и подошла к окну, всем своим видом показывая парням, что разговора дальше не будет.
Напрасно Николай приходил потом в общежитие и искал встреч с Татьяной. «Гордая и самовлюбленная?» – так на, получай! При виде Рубцова она демонстративно поджимает губы, встает и уходит из компании. «Таня, ты куда?» – кричат вслед подруги. «Пойду, есть и другие дела, чего зря языком чесать», – и так искоса на Рубцова взглядом – как он? А он страдал, страдал от своей несдержанности, оттого, что с каждым днем Таня казалась ему все недоступней и потому лишь милее. Он раз за разом приходит к реке Сухоне, смотрит вдаль, на тот правый берег, где в лесах зимует его любимая деревенька Никола. Чего бы вроде: детдом, война, голод, а кажется, лучшие годы были!
Студентки педучилища, второй курс, г. Тотьма, 1952 г., в верхнем ряду третья слева Т. Агафонова
В кругу друзей: Т. Агафонова слева, Николай Переляев (в центре), 1954 г.
Подули весенние ветры, на Сухоне почернел и разбух ледовый покров, вскоре начался ледоход, а сразу же за ним и навигация. Снова кругом речники в тельняшках, баржи, буксиры. «Операция „Юг“, все силы на весенний завоз!», – призывает районная газета. Коля окончательно забросил учебу и уже не ходит на занятия. Назло ей, самовлюбленной гордячке, он уедет и будет ходить по морям и, возможно, даже станет капитаном. Теперь ему уже ничто не помешает, у Николая есть все необходимое, даже паспорт, который он получил еще зимой. С паспортом хоть куда, хоть в Москву. Не всем его дают: вот в деревнях, в колхозах – все без паспорта, и захочешь, да не уедешь. А он уедет, уедет и забудет…
Друг, Валентин Борзенин, тоже разделяет его взгляды и тоже не хочет больше учиться в лесотехническом. Они много говорят с ним о море и решают ехать поступать в Архангельское мореходное училище.
Весеннюю сессию Рубцов так и не сдал, забрал документы из техникума и попрощался с Тотьмой. Валя Борзенин, хоть и не имел задолженности по предметам, забрал документы – видимо, за компанию. Договорились встретиться в Архангельске, но пока их пути-дороги расходятся. Рубцов едет в Череповец. Там живет сестра Галя, от нее он узнал семейные новости: оказалось, что у отца новая жизнь и маленькие дети от молодой жены. И он, Коля, теперь как ломоть отрезанный – вроде и есть родня, а вроде и нет. Сестра предлагала ему остаться на строительстве домны, говорила, что рабочие руки нужны и ему обязательно дадут общежитие. Но куда там, на Шексне Николай снова увидел речников в тельняшках, услышал гудки пароходов, и снова сердце наполнилось мечтой о водной стихии. «Я поеду поступать в мореходку!» – «Куда, снова в Ригу?» – «Нет, ни за что, есть и другие места». Рубцов сел в поезд и через сутки прибыл (видимо, «зайцем») в Архангельск. Экзамены начинались через пару-другую недель, и было еще время подготовиться. Документы у него приняли без проволочек, обещали сразу же зачислить на второй курс, поскольку Николай предъявил справку из тотемского техникума. Обещали, но не приняли… Сам Рубцов позднее вспоминал, что не прошел в училище по конкурсу. Есть и еще одна история о поступлении Николая в «архангельскую мореходку».