И.А. Гончаров
Шрифт:
И тут же Гончаров дает живописную, полную истинной поэзии и любви к родной природе картину восхода солнца над Петербургом.
Язык «Фрегата «Паллады» — образец художественного реалистического языка: он точен, чист, красив. В нем не чувствуется никакой претензии на внешнюю эффектность, гремучесть, «умышленное украшение», то есть риторику, которыми как раз отличался язык «блестящего фразера» Марлинского или поэта Бенедиктова — «язык богов», по лукавому замечанию Гончарова. Совершенно спокойно, без преувеличений и насильственных восторгов, как это сделали бы сами люди с корабля, рассказал писатель о самых трудных, грозных, опасных — более того, страшных моментах в плавании фрегата.
Гончаровский юмор в «Фрегате «Паллада» по виду — добродушный и мягкий, но по сути — метко обличающий.
В русской критике пятидесятых годов очерки «Фрегат «Паллада» получили в общем положительную оценку. Но толковались они по-разному. Либерально-дворянский критик А. В. Дружинин пытался выставить Гончарова «безмятежным» писателем, сторонником «чистого искусства», чуждым гоголевского духа отрицания, то есть критики действительности. Этой эстетской точке зрения противостояла революционно-демократическая критика, которая подчеркивала прогрессивную направленность, реалистичность и высокую художественность гончаровских очерков. По поводу очерка Гончарова «Манила», напечатанного в «Отечественных записках», Некрасов писал: «…Статья прекрасна, отличается живостью и красотой изложения, свежестью содержания и той художнической умеренностью красок, которая составляет особенность описаний г. Гончарова». К числу важных достоинств гончаровского очерка Некрасов относил его умение передавать «предмет со всею верностью, мягкостью и разнообразием тонов…» [117]
117
Н. А. Некрасов, Полное собрание сочинений и писем. Гослитиздат, 1950, т. IX, стр 337.
Восхищенный гончаровскими очерками путешествия, поэт Аполлон Майков посвятил своему прежнему наставнику стихотворение с такой начальной строфой:
…Море и земли чужие, Облик народов земных — Все предо мной как живые В чудных рассказах твоих…Эпическую широту и поэтичность гончаровских очерков отметил Добролюбов. Писарев в своем отзыве о «Фрегате «Паллада» (статья «Писемский, Тургенев и Гончаров») говорил, что книга была встречена русскими читателями «с такой радостью, с какою редко встречаются на Руси литературные произведения».
Глава девятая
Роман и жизнь
В Петербург Гончаров вернулся 13 февраля 1855 года, то есть через неделю после смерти Николая I и за полгода до падения Севастополя. Здесь он быстро вошел в прежний круг близких ему друзей и петербургских литераторов.
«В начале 1855 года, именно в феврале, — писал Гончаров в «Необыкновенной истории», — я вернулся через Сибирь в Петербург. Там я застал весь литературный кружок в сборе: Тургенев, Анненков, Боткин, Некрасов, Панаев, Григорович. Кажется, тогда уже явился и граф Лев Николаевич Толстой, сразу обративший на себя внимание военными рассказами. Если не ошибаюсь, тогда же был в Петербурге и другой граф, Алексей Константинович Толстой (впоследствии автор Смерти Иоанна Грозного). Я познакомился с обоими, не помню, у кого: кажется, у князя Одоевского или Тургенева. Граф А. Толстой потом уехал, а Лев Николаевич (не помню хорошенько, тогда ли граф Лев Т., или позже, был в Петербурге) оставался тут и сходился с нами почти ежедневно — опять все у тех же лиц — Тургенева, Панаева и проч. Говорили много, спорили о литературе…»
Все, что волновало тогда русское общество, все события и острые политические вопросы находили в этом кругу определенный отзвук. «Говорили много», — замечает Гончаров, — значит, говорили обо всем, что переживала Россия, и, конечно, о том, что необходима ликвидация крепостного права, борьба с отсталостью и реакцией.
Посылая с пути некоторые свои очерки Краевскому для «Отечественных записок», Гончаров, однако, не хотел, чтобы они печатались
Но вернувшись в Петербург и ознакомившись с положением дела и настроениями в обществе, Гончаров стал быстро подготавливать их к печати.
Издатели журналов не мешкали, и еще в 1855 году в «Отечественных записках», «Современнике» и «Морском сборнике» были напечатаны основные главы очерков. К исходу того же года отдельной книгой вышли главы «Русские в Японии в конце 1853 и в начале 1854 годов». Публикация очерков продолжалась в журналах и в 1856 и в 1857 годах. Полностью книга очерков «Фрегат «Паллада» вышла в свет в 1858 году.
«Очерки путешествия» Гончарова, отличавшиеся прогрессивной, антипатриархальной и антикрепостнической направленностью, оказались очень своевременными для переживаемого тогда русским обществом момента. Закончилась Крымская война, в которой, по словам Маркса, самодержавие и крепостничество потерпели «жалкое крушение». Все увидели гнилость крепостнической системы, страшную отсталость России по сравнению с западно-европейскими странами. «Колоссальные жертвы… встряхнули русский народ». [118] Повсеместно в России возникали и множились крестьянские волнения, или, как тогда говорили, «бунты». Война принесла «небывалое отрезвление» [119] и всколыхнула и возбудила передовую часть русского общества.
118
К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. XVI, ч. 2, стр. 29.
119
К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. XVI, ч. 2, стр. 29.
«В 1855 и в 1857 годах, — писал об этом знаменательном периоде русского освободительного движения Герцен в «Колоколе», — перед нами была просыпавшаяся Россия… Новое время сказалось во всем: в правительстве, в литературе, в обществе, в народе… Немая страна приучилась к слову, страна канцелярской тайны — к гласности, страна крепостного рабства — роптать на ошейник».
Это был период, когда, по определению Ленина, все общественные вопросы сводились к борьбе с крепостничеством. Именно в обстановке этой борьбы окончательно определились и окрепли в мировоззрении, эстетических взглядах и творчестве Гончарова те черты и особенности, которые позволили ему подняться на новую, высшую ступень реализма и стать большим, подлинно национальным художником.
Трудно сложились в эти годы обстоятельства личной жизни писателя. Вернувшись в Петербург, он принужден был вернуться и к прежней службе в департаменте, где его чуть повысили: сделали начальником наименее интересного стола (отдела).
Но это нисколько не подбодрило Гончарова. Он чувствовал, что бюрократическая атмосфера и канцеляризм все сильнее давят на него. Титулярному советнику Гончарову «легче было превратиться в нового аргонавта, …нежели кругосветному путешественнику — в столоначальника министерства финансов. Привыкший уже к иным масштабам, он задыхался в тесной канцелярии». [120]
120
Сборник «И. А. Гончаров и И. С. Тургенев», Б. М. Энгельгардт. Вступительная статья, стр. 14.
Вскоре после возвращения из плавания Гончаров стал подумывать о перемене службы, стремясь к более живому, ближе стоящему к литературе делу. К радости Гончарова, адмирал Путятин обратился к начальнику департамента, где служил Гончаров, с просьбой отпустить его на два месяца, — писать отчет за всю экспедицию. Предстояло много работы, но зато, по выражению самого Гончарова, не надо было «таскаться каждый день на службу», что, конечно, позволяло иметь больше свободного времени и для литературных занятий.