И.Ефремов. Собрание сочинений в 4-х томах. т.3
Шрифт:
— Простите, пожалуйста, мисс Читти, вы сказали Дерагази? Где вы с ним встретились?
— В Кейптауне, — ответил Чезаре. — Этот странный профессор предлагал мне огромную сумму за корону. И вы с ним знакомы?
Ивернев, не отвечая, встал и начал прохаживаться по комнате.
— Черная корона с серыми камнями, — пробормотал он, — серые камни, где я слышал о серых камнях?! Ага! — вдруг воскликнул он, заметно оживляясь. — Мне говорил о серых камнях мой друг, минералог в Ленинграде. Камни, украденные из музея… украденные! Надо написать ему! Вы считаете, что именно
— Я ничего не знаю, только другой причины не могло быть. Никто не подтвердил моих догадок. Я мечтаю поговорить с большим ученым, не специалистом, хватит их с меня, а с энциклопедистом.
— Я напишу моему учителю Витаркананде, — вмешался Даярам. — Он знаток искусства древности с очень широкой эрудицией. Может быть, он поможет выяснить происхождение короны?
— Если вы правы и дело в короне, то, может быть, это и есть причина, заставляющая людей стараться завладеть ею. — Геолог закурил новую папиросу, принял предложенный Тиллоттамой чай и продолжал: — Я тоже знаю ученого-энциклопедиста, врача и биолога, это доктор Гирин. Если он приедет на конгресс психофизиологов в Дели, то вы сможете встретиться с ним и попытаться решить загадку. Сколько времени вы еще пробудете здесь?
— В Мадрасе или в Индии вообще?
— В Мадрасе, чтобы я успел получить ответ от своего друга-минералога. И в Индии, если собираетесь побывать в Дели.
Итальянцы переглянулись.
— Мы думали пробыть здесь еще недели две, до середины октября, — ответил за всех капитан Каллегари, — а потом поехать в Калькутту и в Ориссу.
— Но можем сразу же направиться в Дели! — предложила Леа, подмигнув Чезаре. — Калькутта — потом!
— Что ж, все складывается как будто благоприятно, — сказал Ивернев. — Оставьте мне свой адрес, а мне пишите вот сюда, — и он протянул Чезаре визитную карточку.
— Как вам нравится Мадрас? — спросила Леа.
— Очень. Он мне напоминает Нанкин — бывшую столицу Китая при гоминьдане. Тот так же широко разбросан, так же вы встречаете засеянные поля среди города и так же плох транспорт при больших городских расстояниях.
— А что вы делали здесь? Впрочем, простите меня, может быть, это профессиональная тайна.
— В геологии есть тайны, которые мы обязаны хранить в интересах пригласившей нас страны. Но не в данном случае. Я был в Салеме, на юго-запад отсюда, изучал особые горные породы, так называемые чарнокитовые гнейсы.
— И чем же они интересны?
— О, очень! Это формация пород, составляющая как бы фундамент материков Южной Африки, Австралии, даже Антарктиды. То, что они встречаются в фундаменте Индии, говорит за общность происхождения. Миллиарды лет назад Индия и Африка составляли единое целое, и сейчас…
— Можно искать в них сходные полезные ископаемые? — Ивернев удивленно посмотрел на Леа.
— У вас острый ум, госпожа Пирелли!
— Называйте меня просто Леа, какая я госпожа! Значит ли это, что в Индии можно найти такие же крупные алмазные россыпи, как в Южной Африке? И надо ли искать?
— Вас надо пригласить в геологический
— Не уходите от ответа! Можно?
— Можно! И надо! Но это дело еще далекого будущего. У Индии много пробелов в тех важнейших ископаемых, которые составляют основу технического оснащения каждой большой страны. Но мы поговорим еще об этом при следующей встрече, а теперь мне пора. Боюсь, что утомил хозяев. Я давно злоупотребляю их терпением. Жду вашего извещения, Даярам, об отливке статуи. Ведь вы будете делать это здесь?
Ивернев поклонился всем индийским намаете, на секунду остановился перед статуей апсары, сделав и ей намаете, что-то быстро проговорил и вышел.
— Что он сказал? — переспросила Тиллоттама, смотревшая вслед гостю далекой и холодной страны России.
— Он сказал «цветок на заре», — ответила Сандра. — А я бы назвала статую по-другому: «заря на цветке».
— О, вы правы оба! — воскликнула Тиллоттама. — Тело апсары — в самом деле цветок на заре, но душа ее — заря на цветке. Значит, верно и то и другое!
Чезаре зааплодировал.
По широчайшей лестнице светлого камня Тиллоттама и Даярам входили в помещение художественной выставки, отведенное в левом крыле музея, построенного как дворец в современном стиле.
Огромные залы, полные света и воздуха, голубые полы и лестницы, арматура и перила из серебристого алюминия. Окна во всю стену, то хрустально-прозрачные, то нежно опалесцирующие.
«Вот истинное здание будущего, открытого и ясного, — думал Даярам, вспоминая темные храмы, стесненные колоннами, заставленные тысячами ненужных обрядовых предметов, запыленные и обветшавшие, продымленные столетиями возжигаемых курений. — Будут ли люди в этих радостных зданиях современности лучше? Настолько, насколько красивее новые постройки? Или здания стали лучше, а люди — хуже? Как-то они встретят мою мечту о Красе Ненаглядной?»
На выставке было мало людей. Но тупик бокового прохода постоянно заполнялся посетителями. Здесь стоял тот приглушенный гул неприязни и радости, которым публика всегда выражает свое отношение к подлинному искусству.
Красно-коричневый с лиловым оттенком металл статуи подчеркивал все линии тела. Скромная надпись: «Д. Рамамурти. Апсара», серый холст, обтянувший дерево подставки, угол пустых палево-серых стен. И все! Мечты, годы исканий, страдания, нещадный труд… помощь Тиллоттамы, поддержка друзей, случайно сошедшихся из далеких и разных стран!
Взволнованная, смятенная Тиллоттама укрывалась за портьерой на служебной лестнице, откуда было видно и слышно все происходившее около статуи. Словно в тумане, она видела себя обнаженной и беззащитной, выставленной на суд толпы. Критические замечания, доносившиеся до нее, она воспринимала как оскорбление своего любимого, как поругание заветной мечты обоих.
Особенно больно били ее по нервам голоса резкие и важные. Они, видно, принадлежали признанным ценителям прекрасного. Эти люди стояли возле самой статуи и говорили о ней, как работорговцы о рабыне, оскорбляя каждым словом и жестом.