И.о. поместного чародея-2

Когда я проснулась от тревожного сновидения, в доме было тихо. В комнате еще царила предрассветная белесая мгла, из-за которой вся обстановка выглядела зыбкой и нереальной. То ли сон, то ли явь – не разберешь. Ночной кошмар сразу же лишился своей силы, вылинял и превратился в какие-то бессвязные обрывки: бег сквозь душную ночь, когтистые руки, тянущиеся из болотной воды, оскаленные черно-багровые пасти – в общем, все то, что обычно снится людям в полнолуние. Проклятая полная луна

всегда вытягивает из человеческой души самое муторное…

Я лежала неподвижно, глядя в потолок, почти неразличимый в утреннем сумраке. Кошмар еще не отпустил меня – мне виделись какие-то клубки черноты, которые прятались по углам. Но я знала, что это всего лишь мое взбудораженное воображение – в этом доме давно не обитали ни домовые, ни духи.

В звенящей тишине слышно было, как где-то за рекой надрывался петух и мерно поскрипывало мельничное колесо, хоть мельница располагалась не так уж и близко от дома. Это успокаивало. Все было так же, как и вчера, позавчера и целую вечность до того.

Ставни были распахнуты настежь, и ничто не препятствовало проникновению первых утренних звуков в мою маленькую комнатку, окна которой выходили в старый яблоневый сад. Летом я всегда перед сном оставляла окно открытым. Мне нравилось засыпать под стрекотание сверчков и шорох ветра в листве – то тревожный, то убаюкивающий. Еще чуть-чуть, и можно было поверить, что это мой старый родной дом, который я так давно покинула, не зная, что никогда больше не вернусь туда. Точно так же там срывались с ветвей яблоки и падали на землю в теплых летних сумерках; так же пел вдалеке соловей, и даже в воздухе витали те же ароматы скошенной травы и прелой лесной листвы…

Веки сами по себе начали слипаться, и я уже почти поддалась соблазну. Еще самую капельку полежать бы, свернувшись в клубочек под теплым лоскутным одеялом…

Нет. Полчаса – и солнце взойдет. Следовало выкинуть из головы бередящие душу воспоминания и подниматься.

…Я была служанкой. Самой обычной служанкой при скучном господине, жизнь которой вертится вокруг немытой посуды, нестираных подштанников и неполотых грядок, даже краешком не прикасаясь к интересным, захватывающим дух событиям, которые случаются с другими, храбрыми и умными людьми. Где-то рыцари спасали благородных дам из заколдованных башен, где-то герои убивали драконов, в морях ундины топили моряков и просто купающихся, в горах гномы ковали мечи и кольчуги (это, пожалуй, не намного легче моих обязанностей, в отличие от всего предыдущего), а я в это время драила полы и ощипывала кур. И вполне естественно, что от этого мне иногда хотелось попросту завыть. Особенно по утрам.

О как же я ненавидела эти рассветы! И что хорошего нашли менестрели и поэты в ежедневно поднимающемся над лесом малиново-огненном круге? «Рождение нового дня», «розовая кайма на горизонте»… Попробовали бы они продрать глаза в такую рань!..

С усилием я выбралась из-под теплого одеяла. Деревянный пол выстудился за ночь, и до комода я добежала на цыпочках, гримасничая и вздрагивая. Оделась, путаясь спросонья в штанинах и рукавах. Вода в рукомойнике была и вовсе ледяной, от нее зубы сводило, а спина покрывалась мурашками.

Только сейчас я почувствовала, что проснулась, причем не в самом лучшем расположении духа.

Мимоходом я расчесала воронье гнездо на своей голове, печально косясь на себя в осколок зеркала. Волосы мои были темными, жесткими, очень густыми и курчавились во все стороны, словно овечья шерсть. Я слыхала, что такой роскошью награждаются только те несчастные, кто имеет в предках тролля (в

наших краях, отличающихся свободными нравами, такое случается), и в это можно было поверить. Если мои космы отрастали ниже плеч, расчесать их можно было разве что граблями. Костяные гребешки теряли зубья, как завсегдатай таверны, – по нескольку зараз. Приходилось то и дело состригать жесткие кудри, что исключало всякую возможность выглядеть достойно – известно ведь, что красота девушки находится в прямой зависимости от длины ее косы.

Во всем остальном я была, как говорится, заурядной девицей простого сословия почти двадцати лет от роду, светлоглазой, жилистой и угловатой, точно мальчишка-подросток.

Я вышла из комнаты, на ходу натягивая башмаки, и прислушалась, но ни один звук не нарушал сонную тишину дома. В темном узком коридорчике, ведущем к лестнице, мерно поскрипывал сверчок, явно не знающий, что утро уже наступило и пора бы давно заткнуться. Я вздохнула и покачала головой.

Ничего удивительного в этой мертвой тишине не было – с тех пор, как я появилась здесь, у моего хозяина, магистра Виктредиса, вошло в обычай спать вволю, не обращая никакого внимания на всякие мелочи вроде рассветов, кукареканья петухов и собственных обязанностей. Он сладко сопел, сколько его душе было угодно, в то время как я громыхала сковородами и чугунками на кухне, разбиралась с курами и конем, наглаживала рубахи и тоги, крахмалила манжеты, воротнички и прочая, и прочая, и прочая. А вот когда желание поспать начинало бороться с желанием поесть, магистр с кряхтением и вздохами выбирался из-под одеяла и плелся на кухню, не снимая своего ночного колпака.

Магистру Виктредису было лень облачаться в мантию до обеда, лень умываться, лень думать и даже здороваться со мной было лень. Спросите меня, что с самого утра может испортить весь день, и я вам скажу, что заспанный субъект в линялом халате и мятом колпаке с кисточкой, со снулым видом пережевывающий яичницу, справится с этим как нельзя лучше.

Ах да, забыла сказать, что Виктредис был магом. Они в большинстве своем являются отменными занудами, так что вряд ли Виктредис мог кого-то удивить своими привычками. Он был типичным представителем своей профессии, только и всего.

Обычно магов называют волшебниками или чародеями, но это, так сказать, бытовая терминология, выдающая невежество того, кто ее употребляет. Все равно что лекаря обозвать костоправом или коновалом, наплевав на то, что он изучал в университете десять лет фармакологию, хирургию, зубовыдирание и прочие сложнейшие науки, названия которых способны сломать язык обычному человеку.

Я, как служанка, то есть человек, стоящий на лестнице общественного положения где-то у входа в подпол рядом с отребьем и бродягами, могла позволить себе быть невежественной. Поверьте мне, маг – это абсолютно аморальное, двуличное и подлое существо, как его ни назови.

В фундаментальном труде по истории магии, написанном самим Брианбардом-Строителем, одним из славнейших чародеев прошлого, магам дается следующее определение, пусть и не всеобъемлющее, но весьма патетическое: «Маг – это человек – в большинстве случаев, – который имеет способности к эффективному – опять же весьма спорный термин, так как большинство магов к эффективности имеют то же отношение, что и дырявая ложка – использованию энергии четырех стихий, а именно Воздуха, Воды, Земли и Огня, в ходе которого возможны изменения как в физическом, так и в метафизическом поле».