И.О.
Шрифт:
Итак, Алексей Федорович Голова перестал смеяться, сделал паузу и, обращаясь к сцене, сурово и сухо сказал:
— Ну, что там дальше?..
Какая редчайшая интуиция! Он ведь никогда до сих пор не работал в этой области, может быть, по простоте душевной даже и не предполагал, что в искусстве существует должность начальника и уж никаким образом не мог знать, чем этот начальник должен заниматься. А ведь нутром почувствовал, старый черт, что смеяться ему теперь нельзя, что теперь уж дело не в том, нравится ему или не нравится фельетон, который читает артист, а в чем-то другом, более важном. И вопрос-то задал самый что ни на есть точный: "Ну, что там дальше?". Здесь пока еще ничего
Во время антракта он ничего не сказал Марии Ивановне, но угощая ее в буфете пирожными, внимательно разглядывал театральное фойе и отметил про себя, что на стенах висит слишком много портретов каких-то неизвестных стариков, а портрет Важного лица только один, и тот в вестибюле.
Эдмундкин был неточен, сообщая Алексею Федоровичу, что тот назначен начальником отдела искусств. Читатель, вероятно, уже догадался, что Голова был назначен только исполняющим обязанности начальника. Чем было вызвано это назначение, мы пока объяснить не можем, вероятно, когда-нибудь будут опубликованы материалы, по которым мы узнаем, почему в те годы руководство учреждениями искусства было самой последней ступенью человеческой карьеры. Быть может, это объяснялось желанием видеть на этом посту человека неискушенного, непричастного к какой-либо школе[2] и сохранившего, таким образом, непосредственность восприятия, а может быть, это было проявлением гуманности, поскольку в сфере искусства даже ни к чему не пригодный человек не будет так заметен.
В понедельник, 10 января 19.. года, Алексей Федорович Голова открыл тяжелую дубовую дверь своего нового кабинета и остановился на пороге.
Никогда его воображение не поднималось до такого уровня. Дальше расположения столов буквой "Т" он не шел, спортивные кубки на шкафу казались ему всегда символом власти и могущества, шелковые кремовые занавеси, какие он видел в отделе кадров, — пределом изысканности. Но то, что он увидел здесь, превосходило все.
Старинные кожаные кресла с высокой спинкой, на которой были вырезаны различные деревянные фигуры, окружали огромный письменный стол, составлявший вместе с двумя другими столами букву "П". У стены стоял большой книжный шкаф, в котором находились такие большие и толстые книги, каких Алексей Федорович не видел. Пять штук телефонов стояли на отдельном столике! На одной стене висели картины и портреты — почти все незнакомые лица, кроме одного, на другой стене — афиши спектаклей и кинофильмов. У окна на отдельном столике Алексей Федорович заметил какую-то детскую игрушку вроде домика, в котором стояла игрушечная мебель и были даже вырезанные из картона человечки. (Алексей Федорович тут же подумал, что это уж совсем ни к чему и надо будет убрать.) Занавеси были не шелковые, а тяжелые, плюшевые, темно-зеленого цвета.
Попади Алексей Федорович в такую обстановку в начале своей карьеры, он бы скорее всего растерялся. Но теперь у него был большой опыт руководящей работы, и он знал, что все войдет в свою колею, он поймет, что к чему, и будет прекраснейшим образом работать, а может быть, даже что-нибудь и перестроит в этой работе. Разве не страшно было ему, когда он входил в здание Научно-исследовательского института? И разве не говорили уже через два месяца на собраниях, что с его приходом институт стал работать по-новому? Еще немного и он бы защитил диссертацию, получил ученую степень. Если бы не эта ведьма Воронцова, он бы до сих пор руководил институтом.
Размышляя таким образом, Алексей Федорович Голова и не подозревал, что в области искусства
Алексей Федорович думал, что несколько дней уйдет на знакомство с сотрудниками, на изучение приказов и распоряжений, издававшихся до него товарищем Покаместовым, место которого он занял, но все оказалось гораздо проще. Не успел он сесть за письменный стол, как какой-то молодой человек с гладко зачесанными волосами и с трубкой во рту вошел в кабинет и, разложив на столе большой лист бумаги, сказал:
— Подпишите, пожалуйста, афишу, Алексей Федорович!
На бумаге была нарисована улыбающаяся женщина с раскрытым зонтиком в руках. Внизу было написано: "БАЛАНС НА ПРОВОЛОКЕ".
Алексей Федорович задумался. Ему не раз приходилось подписывать балансы. Среди них были месячные, квартальные, годовые. Но баланс на проволоке ему не попадался. Он знал, что именно в искусстве возможны всякие вражеские вылазки и провокации, об этом его предупреждали, когда он получал новое назначение. Поэтому он спросил:
— Почему на проволоке?
Молодой человек вынул трубку изо рта, посмотрел на Алексея Федоровича и сказал:
— Но это их жанр. Баланс без уравновешивающих снарядов, с целенаправленным сюжетом и музыкальным оформлением является их спецификой.
Алексею Федоровичу казалось, что с ним разговаривают на китайском языке. Абсолютно все слова были непонятны.
Хотя молодой человек и протягивал ему свою авторучку и лицо его не внушало опасений, Алексей Федорович решил, что так сразу, не проверив, подписывать не стоит.
— Ладно. Оставьте. Я посмотрю.
— Никак не могу, Алексей Федорович. В типографии ждут.
Типография в представлении Алексея Федоровича была связана с подпольной деятельностью. "При чем тут типография?" — подумал он и в эту минуту затосковал по Переселенскому, который сразу бы все объяснил.
— Вы кем у меня работаете? — спросил Алексей Федорович, решив подойти с другого конца.
— Я — референт по цирку и эстраде, — сказал молодой человек.
— По чему?
— По цирку и эстраде.
— Так, — сказал Голова тоном напавшего на след сыщика, — какие еще есть у нас тут референты?
— По театру, по кино, по художественной самодеятельности, по музыке…
"Пять штук, — подумал Голова. — Вот это да!"
— Референт по репертуару, референт по гастролям, референт по оформлению спектаклей, — продолжал молодой человек.
Алексей Федорович почувствовал легкое головокружение. Ну и ну! Такое количество референтов ему и не снилось. Это что же получается? Сиди себе и подписывай приказы или другие бумаги. Ежели с одним референтом работать спокойно и легко, то как же будет работаться с восемью?..
Алексей Федорович сразу почувствовал уверенность, и от этой уверенности референт по эстраде и цирку сразу показался ему симпатичным и благонадежным. "Наш человек", — подумал он и смело подписал афишу.
Вечером Алексея Федоровича Голову повезли на генеральную репетицию и приемку нового спектакля на современную тему под названием "Заочники", посвященного студентам, строящим в степи электростанцию. В пьесе действовал директор института, парторг и соседка, страдавшая низкопоклонством перед Западом. Сами студенты в пьесе не появлялись, поскольку они были заочниками. Алексей Федорович впервые сидел в пустом зале, где, кроме него, было еще человек десять, не больше. Сперва было как-то непривычно, но потом ему понравилось, что можно курить и переговариваться.