И.П.Павлов PRO ET CONTRA
Шрифт:
Иван Петрович положил ногу на ногу и слегка крякнул — то ли он нетерпения, то ли от досады, что даром тратит время на выслушивание неинтересных вещей.
Но я был безжалостен и продолжал далее.
«Второй вопрос — это явление невесомости. Как только сна ряд Циолковского прекратит полет с ускорением и начнет рав номерное движение, человек начнет испытывать явление неве сомости, то есть полную потерю в весе. Действительно, он совсем потеряет свой вес — он будет летать по воздуху, внутри космиче ского корабля во всех направлениях. Малейший толчок о какой либо предмет его отбросит в сторону. Какими физиологическими процессами будет сопровождаться явление невесомости — совер шенно неизвестно. Сможет ли человек выполнять свои обычные физиологические функции или не сможет — вот вопрос. Этот вопрос важен еще и потому, что если явления чрезмерного
По первому вопросу известно, что военные авиаторы, во вре мя мировой войны совершавшие очень крутые развороты на значительных скоростях, ощущали кратковременное затемнение сознания. Допустимо, что кровь при таких ускорениях становится более тяжелой, и сердце не может ее подавать в полной мере до уровня мозга. Легко рассчитать, что нормальное кровяное давление молодого человека поддерживает столб крови высотой около 1,7—1,9 метра; при утяжелении крови в три раза сердце может подать кровь на высоту, равную только около 0,6 метра. Действительно, авиаторы при крутых разворотах на больших скоростях замечали значительное утяжеление рук и ног.
Но эти явления длились секунду или даже доли секунды. При космических полетах чрезмерные ускорения могут иметь дли тельность, равную нескольким секундам. Это может затруднить управление аппаратурой. Циолковский считает, что автомати ка здесь может сыграть важную роль, освободив человека на не сколько секунд от управления. Но остается нерешенным воп рос — не вызовет ли это кратковременное увеличение тяжести дальнейших и существенных патологических последействий в кровяном русле, органах и тканях. 470 А. Л. ЧИЖЕВСКИЙ
По вопросу о невесомости, пожалуй, ничего достойного вни мания неизвестно. Невесомость получена теоретически, и ее су ществование в космических кораблях доказано неопровержимо. Должен, однако, оговориться, что явление невесомости не свя зано с полем тяготения и может быть моделировано при падении тела вниз. Многие до сих пор допускают, будто бы вес тела при свободном полете в космическом пространстве зависит от его местонахождения от той или другой планеты. Это неверно».
На этом я кончил свою речь. Иван Петрович слушал внима тельно, не перебивая, лицо его выражало большую сосредоточен ность.
«Что я могу ответить на вопросы Циолковского или посове товать ему. Мне думается, что следует изобрести способы полу чения в земных или же в лабораторных условиях этих двух физических явлений, то есть создать модели чрезмерного уско рения и невесомости. Первое, мне думается, осуществить нетруд но при помощи огромной центробежной машины, подобной цен трифуге. Ведь в центрифугах ускоряется оседание частиц только за счет увеличения их веса. Следовательно, этот вопрос даже для техники сегодняшнего для не является чемто недоступным. А вот как получить невесомость в лабораторных условиях, сразу не сообразишь. Пусть подскажут физики. Поскольку, как вы го ворите, явление невесомости не зависит от поля тяготения, по стольку ее можно получить если не в лаборатории, то на самоле те, при специальных его виражах. Но на этом мои знания кончаются. А вот что касается до физиологических опытов, то сперва надо справиться с физическими задачами, а на это уйдет немало времени. Как физиолог я считал бы, что основное вни мание следует обратить на реакции тех органов, которые фик сируют изменение силы тяжести, например органы равновесия внутреннего уха» *.
После минуты размышлений он сказал: «Все, о чем вы гово рили, конечно, очень интересно и важно для науки. Не думай те, что мне как физиологу чужды другие интересы и увлечения. Ничуть не чужды. Но область, о которой мы говорили сегодня с вами, нова, и я предполагал, что она является пока что предме том фантастических романов, но я, оказывается, ошибся. Уже эта область вошла во владения науки. Если это так, то сегодняш нее поколение физиологов и врачей займется этими вопросами вплотную и затмит нас своими познаниями и открытиями. К это му мы все должны быть готовы».
* Исследования мирового пространства. М., 1959. С. 210—211. О посещении И. П. Павлова в 1926 году 471
Павлов встал. Это значило, что аудиенция окончена. Я вытя нулся перед ним в почтительной позе.
«Прошу вас, — сказал он, — передайте мой поклон Леонтови чу, а также и Циолковскому, хотя я не имею удовольствия его знать, но он вспомнил обо мне, и я благодарю его за внимание. Когда
Мы пожали друг другу руки, я удалился, стараясь максималь но осторожно, беззвучно закрыть за собою дверь. Опять собачий запах обдал меня. Служитель, повстречавшийся мне навстречу на лестнице, вел на поводке двух овчарок. Одна из них прихра мывала. Опыты. Опыты.
Я был возбужден, щеки горели, руки слегка были влажны. «Как лягушка», — подумал я. Яркое солнце светило над Ленин градом. Опять по пути попался памятник собаке. Я остановился и прочел надпись: «Пусть собака, помощник и друг человека с доисторических времен, приносится в жертву науке, но наше достоинство обязывает нас, чтобы это происходило непременно и всегда без ненужного мучительства. Иван Павлов». Надпись была справедлива. Я был вполне удовлетворен. Я говорил с гением.
* * *
Впоследствии мне довелось еще трижды встречаться с Иваном Петровичем Павловым и однажды даже вызвать неудовольствие, когда я предложил математическую обработку полученных им в опыте кривых. Мне казалось, что математическое выражение этих кривых позволит еще глубже проникнуть в существо воп роса. Но Павлов вознегодовал: «Какая там математика! При чем тут математика! Наша наука еще молоко сосет, а вы говорите о математике!»
Я не знал, куда мне деваться, хоть проваливайся сквозь зем лю. Однако я не так просто сдался. Я спокойно возразил Ивану Петровичу: «Ведь вы, Иван Петрович, сами недавно писали о том, что “придет время — пусть отдаленное — когда математи ческий анализ, опираясь на естественнонаучный, охватит вели чественными формулами уравнений все эти уравновешивания, включая в них наконец и самого себя”». — «Да ведь это отно сится к будущим поколениям. Я же писал “придет время”, а не теперь», — уже спокойнее сказал Иван Петрович. — «А если по степенно…» — «Нет, еще рано, — ответил он и широко улыбнул ся. — Еще рано, мы еще младенцы. Но принципиально я не 472 А. Л. ЧИЖЕВСКИЙ против математики, только вы, биофизики, весьма спешите Смотрите, чтобы не оказаться в смешном положении».
Я потупил взор, и Павлов подумал: я его убил. Я же думал как раз наоборот. Я уже ясно представлял себе, что может дать физиологу хорошее знакомство с математическим анализом. И тут же решил: ни одной работы без математики!
<1960>
К.М.БЫКОВ
Мои первые встречи сИ.П. Павловым
Почти 40 лет назад, окончив курс в Казанском университете, я был оставлен при физиологической лаборатории для приго товления к профессорскому званию. По обычаю того времени через год или два мне предстояла командировка за границу для знакомства с работой лабораторий в западных странах. Однако счастливая случайность изменила мой план аспирантской подго товки. У букиниста в Казани я купил и прочел книжку И .П .Пав лова под названием «Лекции о работе главных пищеваритель ных желез», вышедшую в свет в 1897 г. Я понял, что у нас в России живет и работает необычайно оригинальный исследова тель, открывший новые пути изучения деятельности животного организма. Тогда у меня появилось желание побывать в павлов ской лаборатории и познакомиться с нашим великим ученым, прежде чем поехать в Западную Европу. Из журнальной лите ратуры я знал, что Павлов ведет интенсивную работу и создает новую главу в физиологии, до сих пор неизвестную ученому миру. Мало того, мы, молодые работники, прислушивались осо бенно чутко к тем критическим статьям и разговорам о том, что Павлов ушел от физиологии и занимается бесплодным изучени ем психической деятельности. Эти разговоры усугубляли инте рес к необычайной и дерзкой попытке физиолога проникнуть в запретную область познания психического мира животных и человека. Я обратился с письмом к Ивану Петровичу, в котором просил разрешения приехать в Петербург в летние каникулы 1914 г., а во время зимних каникул посетить его лабораторию и договориться о предполагаемой летней работе. К своему удивле нию, через неделю я получил ответ, в котором Иван Петрович писал: «Я очень рад видеть Вас в моей лаборатории и предоста вить Вам возможность в ней работать и все знать и видеть, что у нас делается», и в заключение письма: «Готов сделать все, что 474 К. М. БЫКОВ для меня возможно в данное время, чтобы сделать пребывание в моей лаборатории Вам полезным и интересным». Это письмо буквально потрясло меня. Совершенно необычайным для того времени было такое товарищеское, дружеское отношение миро вого ученого к начинающему работнику