Ибн Сина Авиценна
Шрифт:
Сыплет в сыплет снег. Ибн Сина не знает, куда идти. Переночевал в ханаке для дервишей. На рассвете вышел на улицу, закружил бесцельно по городу, согревая себя мыслью, что ходили здесь когда-то Масихи и Беруни… В котомке за спиной — страницы начатого первого тома „Канона“, написанные в Дихистане. Пахнут еще рыбой и морем…
Ходит Ибн Сина по улицам, как загнанный зверь. Думает, где бы склонить голову, чтобы продолжить работу. И может, проходит мимо маленького мальчика, играющего в камушки, не ведая, что это Гургани, — тот самый изысканнейший в будущем стилист, автор „Вис и Рамина“, которому кланяемся мы за этот его труд, но настанет время, и он проклянёт Ибн Сину и откажется совершить молитву над могилой Фирдоуси, а на вопрос Джуллаба: „Каковы условия общности среди людей?“ — ответит: „Человечность“.
В это же время приходит в Гурган в Абу Убайд Джузджани, никому не известный философ в
Джузджани и после смерти Ибн Сины много сделает дли сохранения его трудов. Но… пока они еще не знают друг друга. И может, это интуиция сорвала больного Ибн Сину из Дихистана и понесла его в пасть тигра, в капкан, в этот проклятый город Манучехра, зятя Махмуда, но… навстречу Джузджани.
Нам не известно, как они встретились. Позже, в предисловии к „Книге знаний“ Ибн Сины, Джузджани напишет: „Я пришел к шейху в Гурган, когда ему было около 32 лет“.
Как это понять? „Я пришел к нему“? Ведь Ибн Сина его не знал. Даже имени никогда не слыхал! Значит, нашел Ибн Сину Джузджани, Ибн Сина, вернувшись в Гурган, скрывался. Джузджани мог встретить его на улице, в мечети, на базаре, а рядах книготорговцев и, потрясенный его лицом, пойти за ним. Мы не знаем, какой был Ибн Сина. В 1954 году при переносе его праха в новый мавзолей в Хамадане иранскому ученому Саиду Нафиси удалось сделать два снимка черепа Ибн Сины: в профиль и в три четверти. Фанатичная толпа разбила фотоаппарат и не дала сделать главного снимка: в фас. По этим снимкам советский ученый М. Герасимов сделал реконструкцию лица Ибн Сины. Вот и все, что мы имеем.
Джузджани остановила, вероятно, необыкновенность лица Ибн Сины, его сосредоточенность, отрешенность, гордость и обаяние ума. Джузджани, наверное, долго ходил за Ибн Синой, прежде чем, набравшись смелости, подошел к нему и сказал:
— Здравствуйте, Абу Али. Я друг вам. Ваша жизнь — моя жизнь. Не прогоняйте меня, учитель.
Подарила Ибн Сине судьба в эти дни и еще одного благородного человека — Ширази. Вот уж поистине: когда ничего не ждешь, все и получаешь!
„Говорит Абу Убайд Джузджани, сподвижник шейха. Здесь кончается то, что шейх рассказал сам, а с этого места я буду упоминать то, что видел лично из жизни его при совместном пребывании с ним до конца дней его. И да поможет мне бог! Жил в Гургане человек, которого вдали Ширази, любивший науки. Он купил для шейха дом по соседству со своим домом и поселил его там“.
Ибн Сина и Омар Хайям — дети бога, сказал о них парод. Доводил он их до последней черты отчаяния, но никогда и отчаяния не оставлял. Встретиться Ибн Сина и Ширази могли в рядах книготорговцев или в мечети, или лечил Ибн Сина Ширази в Первое свое пребывание в Гургане. Несомненно, Ибн Сина принадлежал к той категории людей, которые, поговорив с кем-нибудь, сразу влюбляли в себя собеседника.
В доме Ширази Хусайн, наконец, достал свои записи к „Канону“ и продолжил работу. Вот его руки затачивают кончик тростникового пера, окунают в чернила, и потекли на белый лист бумаги, только что разрезанной Джузджани, слова: „Каждая из двух разновидностей семени является частью вещества зародыша“. Одна фраза, а в ней победа великого спора XX века — спора генетиков о наследственности, о том, кто вносит наследственную информацию в зародыш [138] . Ибн Сина предвосхитил также идею НЕПРЕРЫВНОСТИ развертывания генетической программы и идею НЕОБРАТИМОСТИ процессов развития. „Ведь ребенок, — пишет он в доме Ширази, — непрерывно развивается, постепенно растет… Как же может он пойти в своем развитии назад?“
138
Вопрос взаимосвязи современной науки генетики с некоторыми идеями Ибн Сины исследовало ученые-медики А. Акилов и Ф. Хамраева (Ташкент).
Предвосхитил Ибн Сина и идею сложения натуры человека из малых частиц, элементов [139] . Взаимодействие противоположных генов „останавливается у некоего предела, — пишет Ибн Сина. — Из совокупности их возникает качество, сходное с ними всеми, то есть натура“.
Предвосхитил и понятие типов конституции: „Индийцам присуща общая им всем натура, — пишет он в первой книге „Канона“, — а
139
Современные ученые считают, что понятие «натуры» у Ибн Сины соответствует понятию «генотипа», и его понятие малых частиц, элементов — понятию «генов».
Науки, родившиеся в недавнее время — медицинская география, этническая демография, — с помощью тончайших биохимических исследований решают проблемы этнической обусловленности заболевании и адаптивных способностей. Многое еще неясно. Науки эти только встают на ноги. Ибн Сина выдвинул догадку в „Каноне“ о некоторых чертах видового и этнического потенциала, лежащего в границах избытка и недостаточности качеств натуры (генотипа), „соответствующих атмосфере его климата“ [140] .
140
Сообщает М. Бобоходжаев.
Ценны мысли Ибн Сины и для новой, только формирующейся науки биоритмологии, изучающей сезонные, суточные и другие ритмы колебаний болезней в зависимости от окружающей среды. Невропатологи и кардиологи знают, что инсульт и инфаркт учащаются в те сезоны, когда резко в течение суток меняется погода, „Если погода перейдет в один день от жары к холоду, — пишет Ибн Сина в „Каноне“, — это непременно вызовет соответствующие изменения в здоровом теле“.
Ибн Сина из своего XI века говорит и о наличии биологических ритмов в теле, тканях, органах, о том, что они тесно связаны с ритмикой среды, учит читать взаимодействия этих ритмов через пульс, ощущать в них единую закономерность, некую музыку, что можно смело отвести к наивысшим достижениях медицинской мысли. „Как искусство музыки, — пишет Ибн Сина, — совершенно благодаря сочетанию звуков в известном соотношении по остроте и тяжести и кругам ритма, величине промежутков времени, разделяющих удары по струнам, таково и качество ударов пульса. Отношение быстроты и частоты их темпа есть отношение ритмическое, а отношение их качества по силе и слабости и по величине есть отношение сочетательное. Так же, как темпы, ритм и достоинство звуков бывают согласные, а бывают и несогласные, так и неровности пульса бывают упорядоченные, а бывают и неупорядоченные“.
А это уже биофизика, которую так широко изучают в современной терапии: синусовая аритмия сердца, например. Ибн Сина различал 48 видов пульса по десяти параметрам!
Для того чтобы немного определиться — где мы, а где Ибн Сина, ощутить время, в которое он жил, приведем пример: в Европе в XVI веке, то есть через 500 лет после Ибн Сины, в медицинских университетах логически обосновывали применение мака при лечении головных болей на том только основании, что головка мака… круглая, как и голова человека [141] …
141
Сообщает В. Петров.
Ибн Сина высказал мнение о возможности лечения одних заболеваний другими — принцип „раздражающей терапии“, за обоснование которого в 1927 году Ю. Вагнер-Яурегг был удостоен Нобелевской премии [142] . В „Каноне“ Ибн Сина говорит, что четырехдневная лихорадка избавляет от „злокачественных болезней, меланхолии и падучей“. Но обращал Ибн Сина внимание и на вредную взаимосвязь болезней, когда заболевание одного органа тянет за собой заболевание другого, — так называемый „порочный круг“ (положительная обратная связь с точки зрения кибернетики) — одна из основных проблем современной медицины [143] . „Иногда соучастие обращается во вред, — пишет Ибн Сина. — Если мозг заболевает, то желудок соучаствует с ним в болезни, И пищеварение в Нем ослабевает. Он посылает мозгу дурные пары и не переваренные питательные вещества И тем прибавляет болезни самому мозгу“. Эти мысли Ибн Сины о „дурных парах“ сложились потом Декартом в современные представления о нервном импульсе, о нерве как канале переноса информации.
142
Сообщает Б. Петров.
143
Сообщает Я. Рахимов (Душанбе).