Ибо сильна, как смерть, любовь…
Шрифт:
— Главное, чтобы ты жил.
— Почему? — тихо спросил он.
— Потому что ты единственный и необыкновенный, и твоя жизнь слишком большая ценность, чтобы бросаться ею ради женщины, которая даже неспособна понять и оценить тебя и твой талант.
Я ожидала, что он опять вспылит и бросится защищать ее, но он промолчал и задумался, а потом спросил, силясь придать своему голосу иронический оттенок:
— Ну, а ты, конечно, способна понять и оценить меня и мой талант?
— Знаешь, тебе совсем не обязательно хамить мне, — обиделась я. — В конце концов,
Я даже встала со стула, но я блефовала. Я бы все равно никогда так просто не ушла, но момент был рискованный, и у меня замерло сердце.
— Погоди, — он тоже вскочил и схватил меня за руку. — Извини, я не хотел тебя обидеть. Не уходи, мы же с тобой еще не договорили.
Я потихоньку вздохнула с облегчением, но постаралась сохранить обиженное лицо.
— Ну, извини, — еще раз повторил он, — не обижайся. И вообще, какой же ты мой ангел-хранитель, если собираешься уйти и бросить меня? Тебя же послали меня спасти.
Он старался говорить шутливо, но глаза смотрели на меня тревожно. Он даже приобнял меня за плечи, как — будто старался удержать.
Да ведь он же боится, что я уйду, вдруг дошло до меня. Я, это единственное, что отделяет его от смерти. Если я уйду, ему придется принять эти таблетки, а ведь он не хочет этого. Острая жалость к нему пронзила мне сердце.
— Ленечка, бедный мой мальчик, — вырвалось у меня и я неожиданно для себя обняла его. Он нагнулся и прижался щекой к моей щеке, а я стала гладить его по голове. Так мы простояли несколько минут молча. Я чувствовала его дыхание на своей шее, чувствовала тепло его тела. Он казался мне таким беззащитным, я готова была отдать жизнь, чтобы защитить его.
— Глупый, глупый, ты мой ребенок, — тихо шептала я ему. — Ну, зачем ты придумал все эти ужасы на свою голову? Ну, ничего, ничего. Теперь это все прошло, теперь у тебя все будет хорошо.
Он вдруг поднял голову.
— Ну, вот, — серьезно сказал он. — Зачем же ты меня оскорбляешь?
Я растерялась.
— Разве я оскорбляю тебя?
— Конечно, — подтвердил он. — Обзываешь ребенком, ни с того ни с сего.
Я пригляделась к нему повнимательней. Глаза его смеялись, и, вообще, он выглядел значительно повеселевшим. Видно, он, наконец, понял, что ему не предстоит умирать сегодня, и словно тяжелый груз слетел с его плеч.
— Я, — продолжал он, — совсем даже не ребенок.
— Да, — радуясь перемене в нем подхватила я, — ты львенок, а не ребенок…
— Клянусь душой, — закончил он. И очень довольный прибавил:
— Вот видишь, я читаю книги.
— Хороший мальчик, — покровительственно сказала я.
— Ах, вот как ты со мной разговариваешь. Тогда не будете ли вы так добры, взрослая тетенька, сказать, сколько вам лет? Что-то мне не кажется, что вы старше.
— Ну вот, разве женщинам задают такие вопросы?
— Так то женщинам не задают. А таким девчонкам как ты можно.
— Ну, если тебе так хочется знать, то мне скоро двадцать два. А тебе, между прочим, двадцать.
— Подумаешь, два года разницы, это
— Я что, так старо выгляжу? — поинтересовалась я.
— Нет, но ты же ангел. Откуда мне знать, как у ангелов года считаются. Да, а вот еще вопрос, — совсем повисел он. — Ангелы пьют кофе или по старинке все только нектар с амброзией?
— Кофе тоже пьют, — успокоила я его, — можешь предлагать.
— Вот и хорошо, давай хоть кофе выпьем, а то я с тобой уже замучался.
— Ничего себе, — возмутилась я. — это кто еще с кем замучался.
— Ну, хорошо, хорошо, пусть будет, что ты со мной, — засмеялся он. — Главное, что у меня есть отличный кофе. Я тебе сейчас покажу.
В университете, мы изучали психологию, и я знала, что душевные страдания не могут продолжаться бесконечно. Когда они достигают критической точки, срабатывает система самозащиты, и человек как бы отключается от них и наступает релаксация. Конечно, это временное облегчение, он еще будет страдать, но сейчас его боль затихла, и он счастлив и весел. Ничего, время лечит, он забудет ее. А я уж постараюсь помочь ему. Но я еще не все сделала сегодня, остался еще один очень важный момент.
— Леня, — просительно сказала я, — Перед тем, как мы пойдем варить кофе, можно мне что-то сделать?
— Что ты имеешь в виду? — он подозрительно посмотрел на меня.
— Нет, ты сначала скажи, что можно.
— Ну, хорошо, давай, — подумав, согласился он.
— Я должна забрать у тебя таблетки, — выпалила я.
По его лицу пробежала тень.
— Вообще-то, в этом нет необходимости, я… — он замялся.
— Береженного бог бережет, — твердо сказала я. — так я заберу?
— Ну, если ты так хочешь… Хорошо, я сейчас принесу их.
— Нет, — упрямо сказала я. — Я сама возьму. Скажи, где они лежат.
— Хочешь убедиться, что я все тебе отдам? — догадался он.
— Да. Откуда я знаю, может, у тебя еще что-нибудь есть.
— Тогда тебе нужно забрать все колюще-режущие предметы, — невесело пошутил он.
— Если надо будет, заберу, — я была тверда как кремень.
— В общем, хочешь сделать шмон?
— Да, — я стояла на своем.
— Ладно, пошли в ванную. Они там в шкафчике.
Он открыл дверь в ванную и пропустил меня вперед. Она была крохотной. Ванна занимала ее большую часть. Узенький проход вел к раковине, над которой висел шкафчик. Я решительно направилась к нему. Внутри лежали немногочисленные лекарства, мыло, зубная паста.
— Вот они, — он показал на флакон, наполненный таблетками. Я быстро схватила роковое лекарство и сунула в карман джинсов.
— Ну, что еще ты собираешься забрать? — насмешливо спросил он.
Он стоял сзади, почти вплотную ко мне, и я чувствовала его близость каждой клеточкой своего тела. Но сейчас передо мной стояла важная задача обезопасить его, и я не могла отвлекаться.
— Это аспирин, — он протянул руку поверх моей головы и стал показывать мне лекарства. — Это энтеросептол, это, пардон, средство от запора…