Идеал на витрине
Шрифт:
– Я-то? – спросила Лариса. – Да уж. Вчера нашла у своего молодого человека чек на пополнение чужого счета. Позвонила. Ответил женский голос.
– Ты спросила его, что все это значит?
– Нет. Хочу сначала понять, люблю ли я его. И почему мне все время кажется, что он мне не верен. Не хочу спрашивать, хочу понять. Почему у меня нет спокойствия? Все время ожидаю… что-то.
– Ты боишься, что плюшевый мишка оживет и плюнет в тебя ядом, что шкаф за твоей спиной превратится в терминатора с большой пушкой, что в море тебя под воду утянет рыба, что наушники ударят тебя током в
– Я понимаю, Таня, чужую беду руками разведу, в чужом глазу и песчинку видать. Но у тебя проблема не лучше. Ты не боишься, сидишь себе читаешь книгу, а потом оказывается, что все пошло прахом, потому что страх хотя бы заставляет действовать, собраться, предпринять какие-то меры…
Дверь магазина открылась, и вошла Марина.
– Я хотела бы вот так, как Марина Владимировна, – сказала Лариса. – Не бояться каждого шороха и каждой СМС, но и тарелки вовремя мыть.
Марина кивнула девушкам, Артему и Айгуль, дремавшей на кассе, и углубилась в коридор, ведущий на склад и во внутренние помещения. Тем не менее Таня и Лариса обратили внимание, что хозяйка магазина обошла дверь в туалет по большой дуге.
– Инна Сергеевна, я хочу поговорить о недостачах, – сказала Марина своей директрисе.
– Думаете, девочки имеют к этому отношение? – спросила Инна Сергеевна.
– У нас работают восемь человек, – произнесла Марина, – консультанты Лариса и Таня, охранник Артем, грузчик Михаил, кассирша Айгуль, уборщица Люся, товаровед Полина Ульяновна и вы. Девятая – бухгалтер Вероника Петровна, но она числится в фирме моего мужа и здесь появлялась от силы с десяток раз. То есть ее мы в расчет не берем. Остается восемь.
Инна Сергеевна кивнула.
– Я понимаю, что при недостачах сразу подозревают персонал, – сказала она, – но персонал имеет отношение к хищениям всего в тридцати-сорока процентах случаев.
– Да у нас покупателей меньше зашло за все время существования магазина, чем комплектов белья пропало, – проговорила Марина. – Это кто-то из наших.
Инна Сергеевна откинулась на спинку кресла.
– Нет, конечно, нет. Это кто-то чужой, – сказала она. – У меня большой опыт руководства магазинами. Персонал никогда не начинает воровать так быстро и так нагло. Поначалу они привыкают, пик краж персоналом, по моему опыту, происходит после года работы, когда они начинают считать магазин своим.
– Кому-то из них могут быть очень нужны деньги, – предложила Марина.
– Деньги всем всегда нужны, – заявила Инна Сергеевна. – Но куда человек будет девать это белье? Его же надо куда-то продавать, как-то превращать в деньги?
– Сдавать в комиссионки, кому-то на рынок… мало ли. Я бы нашла способ, – сказала Марина.
Инна Сергеевна посмотрела на владелицу магазина долгим взглядом.
Рыженькая девушка с молочно-белой кожей и в высоких ботфортах стояла у полки, держа в руках вишневую кожаную сумку, и по щекам у нее текли слезы.
– Хны-ы-ык, –
Таня и Лариса переглянулись.
– Могу я вам чем-нибудь помочь? – участливо спросила Лариса.
– Нет-нет, – ответила покупательница, поставила сумку на место и поспешно вытащила из кармана белый бумажный платок.
Она интеллигентно высморкалась, не поднимая головы.
– Не обращайте внимания, – сказала рыженькая и пошла к выходу.
Дверь за ней закрылась.
– Бедняжка, – посочувствовала Лариса, – вчера она стояла на улице и смотрела на эту сумку через стекло витрины, тоже слезы вытирала, и позавчера я ее видела. А сегодня вот зашла пощупать.
– Да, сумка не дешевая, – произнесла Таня, – натуральная кожа, известный бренд, простенькая, но сразу виден класс. Надо же, ей так хочется такую сумку, что она плачет! С ума сойти! Мне ее так жаль.
Рыжая девушка тем временем прошла вдоль витрины и снова бросила на сумку выразительный взгляд.
– Кто-то регулярно тырит белье, – сказала Марина мужу.
– Ничего, скоро и мебель тырить начнут, и люстры все твои черно-белые вынесут, – проговорил Дима, – если меры не начать принимать. Надо воспитывать высокую сознательность и ужесточать контроль. Именно в таком порядке, но я не буду тебе все это рассказывать, тебе же скучно.
– Мне не скучно, – ответила Марина, – я хочу, чтобы в моем коллективе работали только порядочные люди. Поэтому того, кто имеет отношение к кражам, надо вычислить и уволить, вот и все. А не ужесточать контроль и воспитывать высокую сознательность в тех, в ком их по определению никогда не будет.
Дима хотел было сказать, что очень даже будет и что он в этом, в воспитании в смысле, вообще-то большой мастер, но не захотел портить благостную семейную атмосферу.
Они шли по художественному салону. Справа висели картины, слева – гобелены. Марина никак не могла определиться, что ей больше по душе – живопись или вышивка. За ними мелкими шажками следовала владелица салона.
– Может, слетаем на Сотбис? – предложил Дима. – Я не понимаю, что мы тут делаем. Это не наш уровень.
– Я хочу купить картину не для того, чтобы ее потом перепродать, – сказала Марина, – я всего лишь хочу повесить картину у нас в кухне. Она должна мне нравиться. Она не должна стоить десять миллионов и требовать особых условий хранения. Все, что нужно, – чтобы мне было приятно на нее смотреть. Она должна быть солнечной, позитивной, веселой и жизнерадостной. Она должна поднимать настроение.
– Давай купим раннего Малевича. Вполне подходит под описание. Или кого-то из импрессионистов.
Марина шла вдоль ряда картин. Большинство ей не нравились. Она угадывала в полотнах замаскированную спешку, необходимость зарабатывать на хлеб насущный, а также гордыню. Сквозь мазки пробивалась уверенность автора, что его все равно не ценят по достоинству, что ему приходится заниматься поденщиной, клепать картины, призванные удовлетворить примитивный вкус толпы.
– Не то, все не то, – говорила Марина, – они это все для продажи рисовали, я же вижу. Душу не вкладывали.