Идеалист
Шрифт:
— Прошу прощения, мистер Стрентон, могу я чуточку побеспокоить вас?
Англичанин, не выразив не удивления, ни притворной радости, кивнул и отошел в сторону. Илья представился, сказал, чем занимается. Стрентон молча протянул руку.
— Видите ли, сэр, я был глубоко потрясен событиями этого утра…
— В самом деле, шокирующие события, — вежливо согласился англичанин.
— Для меня, однако, они имеют принципиальный характер… они затрагивают меня лично… — Илья покраснел и, собравшись с духом, продолжил. — Дело в том, что я — русский и тем самым разделяю ответственность…
— О! — воскликнул Стрентон, сразу
— Видите ли… надеюсь, я не похож на сумасшедшего? У меня есть глубокие расхождения с политической системой этой страны… Уже несколько месяцев… — Илья виновато улыбнулся. — Раньше я занимался наукой и не задумывался, то есть… очень мало. Но обстоятельства заставили меня подумать, и теперь я твердо уверен, что не могу жить в этой стране.
Англичанин грустно и сочувствующе кивал головой, затем сказал:
— Разрешите, если я могу, что-нибудь сделать для вас?
— Большое спасибо! — вспыхнул Илья. — Если вас не очень затруднит…
Он попросил Стрентона узнать в британском посольстве, не могут ли они там дать ему политическое убежище и помочь выехать из страны. Они договорились встретиться на том же самом месте на следующий день и расстались, обменявшись крепким рукопожатием. Только тут Илья ощутил голод и, сняв табличку, направился в столовую. Надо написать Анжелике письмо и привести в порядок дела, думал он, рассеянно читая меню. Маме он напишет оттуда. Конечно, для нее это будет страшным ударом, но ведь другого выхода нет. Анжелика приедет в Англию к бабушке… Надо связаться с Андреем… Так надругаться над личностью и целыми народами! Он сделает публичное заявление… В конце концов каждый порядочный человек должен доступным ему образом сопротивляться произволу или хотя бы выражать свой протест…
Вечером Илья поехал к Андрею, однако дома его не застал. Эско тоже куда-то исчез. Один в холодном, враждебном мире!
Ему показалось, что за целую ночь он не спал ни минуты: так плавно мысли переходили в виденья, виденья — в картины, картины — в безупречную действительность, которая подсовывает для доказательства своей подлинности совсем настоящие камушек либо травинку и даже уговаривает: «Ну, ущипни себя… теперь убедился?..» Но стоило на секунду поддаться ей, поверить, как невинные лесные тропинки сворачивали в чащу ужасов, из которой не вырвешься без холодного пота и срывов сердца. За несколько часов Илья успел выступить на каком-то митинге, встретиться с Анжеликой, задержать колонну танков… Он спорил с Галиным и Стрентоном, уговаривал по-английски маму, выдерживал осаду оперативников, удирал через университетский забор, чтобы оказаться в Лондоне, который походил на его родной город…
Стрентон был точен и деловит.
— У меня разочаровывающие новости, — начал он, едва они обменялись рукопожатием. — Мне сказали, что такое решение вопроса вряд ли приемлемо. Дело в том, что британское посольство в Москве находится, как ни в какой другой стране, на особом положении. Вы не можете, как в других странах, попросить политического убежища, получить британский паспорт и покинуть страну — Советский Союз не признает такого гражданства и не позволяет эмигрировать таким образом. Конечно, если бы вам удалось проникнуть на территорию посольства, полиция не смогла бы вас арестовать… Но правительство Британии не желает политических осложнений… Кроме того,
— Благодарю за совет, — кисло улыбнулся Илья. — Они, по-видимому, не знают, что такое ОВИР и характеристика с двенадцатью подписями… Меня не пустили в Польшу! К невесте! А они советуют поехать в западную страну… Извините меня, сэр, но они идиоты! Они не понимают, что здесь происходит.
— Мне кажется, вы правы, — растерянно сказал англичанин, — мне они тоже не очень нравятся… эти чиновники. Но чем я могу помочь вам?
Илья попытался улыбнуться, но из этого ничего не вышло.
— Боюсь, что уже ничем, теперь уже ничем…
Это прозвучало нехорошо, тут пахло трагедией, но англичанин не считал себя вправе вмешиваться. Впрочем, он ошибался. Илья не помышлял о самоубийстве, но что-то, какая-то пуповина, оборвалась за прошедшие сутки, и он чувствовал, что ее больше не свяжешь, не пришьешь.
Он смотрел вокруг себя с горькой и высокомерной отчужденностью, как будто все это его больше не касалось, не имело к нему никакого отношения…
Еще вчера этот мир странно волновал и притягивал его, как восточный базар европейца, дразнил пряным запахом порока и лжи, завлекал гортанным криком зазывал, завораживал откровенным уродством, заманивал скрытыми добродетелями, дурманил флюидами соблазнов… Более того, сюда уходили и здесь терялись его, Ильи, корни… Но слишком грубо, чересчур откровенно он удерживал Илью… Отвращение нахлынуло… Он рванулся… нет, не пускает, и тогда он отсек пуповину. Стало легко. Мир отодвинулся. Илью не волновали его проблемы.
Дома его ждала записка — Андрей Покровский просил немедленно приехать к нему. Илья тот же час поехал.
Ему открыла Инна Грейцер, встревоженная и похорошевшая. По комнате взад-вперед ходил Андрей, всем своим видом говоривший: «Ах, ну, что же это такое!». Володя из «Современника» флегматично пощипывал гитару.
— А где же Игорь? — первым делом спросил Илья.
— Да вот, в том-то и дело, — сказал Андрей, царапая бороду, — он, брат, такую штуку выкинул…
«У меня для этой самой штук-штук-штуки…» — подхватил Володя.
— Да прекратите вы балаган! — закричала Инна. — Он поступил, быть может, и не лучшим образом, зато честно и смело…
— Как, как он поступил? — нетерпеливо перебил ее Илья, расцвечиваясь алыми пятнами.
— Он написал в Политбюро дерзкое письмо, обозвал их детоубийцами, шайкой разбойников и потребовал пустить его в Чехословакию, где он будет рядом с чехами защищать свободу и демократию…
— Чего сами чехи и словаки делать не собираются, — вставил Володя.
— И правильно, это же чистая бессмыслица — правительство парализовано, стратегические пункты заняты, — возразил Андрей.
— А партизанская война зачем? Самый лучший способ! Бросил в окно гранату и опять делом занялся.
— Вовка, ты перестанешь юродствовать?! Ты не на сцене, — вмешалась Инна, — кстати, у них и оружия-то нет, — добавила она и тут же спохватилась, — о чем тут говорить! Устроить еще одну Венгрию?
— Где же все-таки Игорь? — спросил Илья.
— Так вот, — почти торжественно продолжила Инна, — вчера вечером он разослал всюду письмо, а сегодня днем его увезли в психушку.
Сердце Ильи сжалось и замерло: вот оно!