Идеалист
Шрифт:
Алексей Иванович в изумлении долго смотрел на Зойку, не спускавшую с него затаённо ожидающего взгляда, потом чертыхнулся, покачал головой.
– Ну, и параллели ты выстраиваешь – сказал он. И противореча самому себе, добавил: то в книге, а то – в жизни!..
– А всё-таки! – требовала ответа Зойка. – Ведь в книге та же жизнь?!.
Алексей Иванович попытался отшутиться:
– Разве можно отдать то, что есть часть меня?!.
– Можно, - неуступчиво сказала Зойка. – Ты уже отдал часть себя. И ради кого-то можно отдать всего себя.
Алексей
Он заговорил о теории разумного эгоизма, которую Чернышевский провозгласил и которой объяснял в романе поведение Лопухова и Кирсанова, о двух уровнях его проявления: Лопуховско-Кирсановском, и высшем – Рахметовском, когда на место интересов собственного «я» становится РЕВОЛЮЦИЯ, и на ней, на идее, замыкается вся жизнь человека Рахметовского типа, способного отказаться даже от любви, от всех потребностей личного «я».
Как всегда, когда Алексей Иванович сосредоточивался на мыслях сокровенных, он увлекался. Чувствуя с какой свежей жаждой пробуждающегося сознания внимает его словам Зойка, он возбуждённо высказывал всё, что знал о поисках человечности великими умами в далёких и близких столетиях. Зойка, восприимчивая к чужому состоянию, тоже разволновалась и, когда Алексей Иванович замолчал в опустошённости, платком вытирая повлажневший от душевного напряжения лоб, спросила с заблестевшими от открывшейся ей мысли, глазами:
– Значит, ты тоже разумный эгоист?! Не Лопуховско-Кирсановский, а Рахметовский? Только твоё «я», - это твоя работа? Так, да?..
Алексей Иванович сжал ладонью лоб, усмехнулся: - Какой я, Рахметов, Зоинька? Сплю не на гвоздях, и от любви, как знаешь, не отказываюсь!..
– А всё-таки? Если кто-то окажется между тобой и твоей работой, ты всё разметаешь, всё отбросишь? Ничего не пожалеешь?.. Только чтоб осталась у тебя твоя работа. Так ведь?..
Алексей Иванович из-под руки пристально смотрел в жгучие, почти чёрные глаза Зойки, понимая, какой крик собственного «я» стоит за пытающим его вопросом. И всё же ответил не так, как она ждала:
– Наверное, Зой, - сказал он, хмурясь. – Другого смысла жизни у меня нет. Да и не может быть…
Зойка на мгновение притихла, вся как будто сжалась, подняла глаза, с чрезмерным, почти ледяным спокойствием, спросила:
– Тогда зачем ты заставляешь меня учиться? Выучишь, а потом, как Лопухов, ради своего дела уступишь меня какому-нибудь неразумному эгоисту?! .
Такого нелогичного поворота в разговоре Алексей Иванович не ждал.
– Зой! – почти выкрикнул он. – Неужели ты не понимаешь, что учишься для того, чтобы мы были всегда вместе!
Зойка не слушала его, лобик её, полуприкрытый чёлкой волос, сжался от мученической для неё думы. Медленно, с какой-то мстительной обречённостью, она проговорила:
– Значит, для тебя я просто так… Нужна, когда тебе чего-то от меня хочется…
– Ну, знаешь!.. – вспыхнул, взмахнул возмущённо руками Алексей Иванович. И, как бывало с ним,
3
Нежданной гостьей заявилась в один из дней Зинаида Хлопова, та полугородская-полудеревенская Зинка, что ещё в отрочестве Зойки слыла «Ресторанной рюмкой».
Что привело её к ним в дом – общее ли деревенское нетерпение разузнать счастливо ли пристроилась под писательским крылом Васёнкина сестричка, или просто бабье любопытство, всегда замешанное у Зинки на зависти, но в дом заявилась она приодетая, подкрашенная, выказывая едва ли не родственные чувства.
Зинаида не была подружкой из Зойкиного круга, но всё же гостья, из Семигорья, к тому же с приветным словом от Васёны Гавриловны. Зойка приняла Зинаиду с открытостью, чуть ли не с радостью. С чисто женским старанием показать, как всё хорошо сложилось в новой её жизни, она похвасталась и квартирой, и добрым отношением Алексея Ивановича, и маленьким Алёшкой, удачно устроенном в детском садике, угостила, выставив на стол даже свои необыкновенные захоронки из сладостей, которые держала на случай удивить и порадовать своих Алёшек.
Зинаида слушала Зойку пытливо. И когда осмотрела квартиру, рабочую комнатку Алексея Ивановича, спаленку, с неуклюжим раскладным диваном местного производства, Зойкину одежду, усунутую в самодельный, из досок шкафчик, пол с невзрачным потрескавшимся линолеумом, сказала в скорбном сочувствии:
– Собственно, так я и представляла. Все – ах - ах! Зойка – слышали! – стала писательской женой! Но что-то этих «ах – ах» я у тебя не вижу. Он же должен хорошо зарабатывать? Ты мало от него требуешь. Ты просто деревенская дурочка!.. В других писательских домах мне приходилось видеть настоящий шик-комфорт! Приходилось, приходилось, не делай удивлённые глаза. Круг моих общений вплоть до столицы!..
Зойка пробовала объяснить, что Алексей Иванович живёт другими интересами, даже заставил, вот, учиться.
Зинка сделала большие глаза:
– Тебя? Заставил учиться?!, Ну, дурочка. Кто же выходит замуж, чтобы учиться? Замуж выходят, чтобы жить. Тебя должны на руках носить. А он – учиться! Смех!.. Ты ещё не завела симпатию на стороне?..
Зойка смотрела на Зинаиду не понимая:
– Но я люблю Алёшу! – сказала она изумлённо.
– Ты-то, может, и любишь… Но вот, любит ли он? – умело подкрашенные губы Зинаиды сложились в насмешливую гримаску.
– У меня не муж. У меня только друг. Но посмотри на меня! – Она провела рукой от красиво уложенных волос до модного костюма и белых туфель на тонком высоком каблуке.
– Поменять одно на другое и остаться при скучных домашних заботах, - это, извини меня, не современно. Ты – писательская жена, должна и требовать соответственно!
Зойка погрустнела, призналась, что Алексей Иванович ещё не развёлся с прежней женой.
– Ну, знаешь! – искренне возмутилась Зинаида. – Если ты любовница, то надо знать своё право!..