Идеалист
Шрифт:
– Я не могу, я не могу больше! – в истерике кричала Зойка. – Плыви к берегу! Ну?.. Или я брошусь в воду!..
Алексей Иванович молча развернул лодку, направил к желтеющей вдали кромке залива. Он надеялся, что пока они плывут, Зойка успокоится.
Берег приближался. Зойка закинула ногу на борт, показывая, что она не шутит.
– Здесь глубоко! – предупредил Алексей Иванович, он всё медленнее перебирал вёслами.
– Если не подъедешь – прыгну!. – с угрозой прокричала Зойка. И Алексей Иванович до ясной ясности сознал, что произойдёт сейчас. Зойка, мстя ему за свою же вину, бросится
С болью, с жалостью смотрел на Зойку, уже привставшую, чтобы прыгнуть в своё небытие. И в это разрывающее всё и вся мгновение вдруг потемнело на берегу, на воде, - будто кромешная тьма окутала всё видимое пространство. И в этой кромешной непроглядности, в этой захолодевшей тьме единственным излучающим свет и тепло пятном проглядывала маленькая фигурка Зойки, готовая вот-вот исчезнуть в ночи.
Прежде не чувствуемая сила вздыбилась в уязвлённой душе Алексея Ивановича.
– Ну, хватит! – властно крикнул он. Сильными взмахами вёсел оторвал лодку от берега.
Зойка как будто только и ждала властного его окрика, как-то враз сникла, ужалась на узком сиденье, упрятала в ладонях лицо.
Алексей Иванович гнал лодку от берега с такой стремительностью, что бурлила вода за кормой. Можно было бы доплыть сейчас до базы, сесть в машину, через час они были бы дома.
Но это бегство не разрешило бы сложностей их бытия. Неопределённость, которую Алексей Иванович не терпел с времён юности, осталась бы в семейной их жизни. В подобных случаях, он всегда шёл навстречу опасности, чтобы всё разрешилось враз, или-или. С упрямо сжатыми скулами он развернул лодку, направил прямо к елям, где уже насмешливо мерцал багровый огонёк костра.
Может быть, было это и жестоко, но в эту ночь Зойка должна была сделать выбор сама, сама и навсегда.
Ловцы рыбы как будто обрадовались их прибытию, засуетились, предлагая уху, чай. Алексей Иванович отказался. Зойка вообще была безучастна, даже не вышла из лодки.
Исполнительный офицер Николаев, суетившийся больше своего напарника, видимо, почувствовал семейные нелады и холодок, идущий от Зойки, притих в неловкости.
Алексей Иванович, усилием воли сохраняя видимую доброжелательность, установил на свободном месте палатку с плотным резиновым полом, пригласил: - Располагайтесь, если есть желание. Ночи прохладные!
Ловцы переглянулись. Исполнительный офицер Николаев в рыбацкой дурашливости сдвинул фуражку на лоб, почесал затылок.
– Что ж, если приглашают… - сказал он, глядя в темноту, где безмолвно сидела Зойка. Оба вползли в палатку, вытянулись вдоль боковой стенки.
Алексей Иванович помог Зойке выбраться из лодки. Вышла она в покорности, придерживаясь за его руку, у костра присела, зябко сдвинув плечи.
Алексей Иванович насобирал хвороста, валежин, сложил у костра. Прилёг на землю с зудящими
«Пусть решает сама!» - подумал Алексей Иванович с упрямой безжалостностью и к себе, и к Зойке.
Отстегнув протезы, лёг в палатке, с правой стороны, оставив между собой и стенкой место для Зойки.
В палатку Зойка не пришла. Не выполз к костру среди ночи и бывший Зверь – исполнительный офицер, старший лейтенант Николаев, - беззвучно, униженно пролежал он до рассвета рядом с Алексеем Ивановичем, ни на минуту не сомкнувшим глаз.
Зойку Алексей Иванович увидел в том же положении, в каком оставил: подбородок на подогнутых коленках, ноги охваченные руками, отстранённый взгляд устремлён на едва видимый дымок догорающего костра.
Рыбаки как-то незаметно исчезли, уплыли теперь уже, как чувствовал Алексей Иванович, навсегда. Он скатал палатку, уложил в лодку вещи, сел на вёсла, молча ожидая Зойку. С трудом она поднялась, припадая на затёкшие ноги, подошла, отворачивая подурневшее за бессонную ночь лицо, перелезла через борт, послушно села на корме.
Дома, когда несколько улеглась взбудораженность чувств, Алексей Иванович подошёл, положил руки на Зойкины плечи, глядя в измученные, страдающие её глаза, сказал:
– Зой! Ну, зачем тебе всё это?..
Зойка долго смотрела. Не отводя глаз, будто хотела разглядеть в нём что-то, ещё не увиденное. Потом, пискнув от жалости к самой себе, прижалась лицом к его груди, и так стояла безмолвно, ожидая, когда его рука огладит повинную её голову.
Из личных записей А.И. Полянина.
«Юрий Гагарин, первым обозревший из Вселенной голубую нашу планету, по всей видимости единственную, где обитает человек Разумный, не прожив ещё и трёх десятков лет своей жизни, доверительно признался: «Я не боялся начинать свою жизнь сначала…»
Мне не уготовано оторваться от Земли. Но сказанное им я мог бы повторить. По крайней мере четырежды начинал я свою жизнь сначала.
Первая моя жизнь должна была сложиться по призванию и, наверное, вполне удовлетворила бы – я уже видел прямую дорогу из школы в институт и дальше – в любимые мной леса, к птицам, к познанию тайн их удивительного бытия. Любимая работа, наедине с врачующей природой – не в том ли предполагалось моё человеческое простое счастье?..
Война, полыхнувшая в день окончания школы, определила иную судьбу. На войну не брали меня по зрению. Я настоял: в любое училище, но только в военное! Так стал я военфельдшером, и сумел-таки попасть на фронт!
Жестокость войны, отнявшая ноги, отбросила меня к исходу второй моей жизни. После двухлетних госпитальных раздумий в ней и решил остаться в ней: светил уже медицинский институт и судьба безногого хирурга профессора Богораза, о котором я был наслышан.