Идеалист

Корнилов Владимир Григорьевич

– Охломон! – прошептал Юрочка. – Не знает чьё жрёт и пьёт!.. – Юрочка заспешил снять неловкость, похлопал в ладоши, требуя внимания. Гости с готовностью потянулись к рюмкам, в ожидании примиряющего тоста.

– Нет-нет. Я не тост, - крикнул Юрочка. – Лишь одна поучительная история. Есть ли у присутствующих настроение послушать?.. Настроение было.

– Итак, - начал Юрочка, - с дикого денежного Севера в столицу прибыл Некто. В первый же вечер из гостиничного номера, как положено спустился в ресторан. За чистым столиком увидел сидящую в одиночестве приятную во всех отношениях женщину. Испросил разрешения, сел. Женщина

была скромна, умно разговаривала. И, конечно, же, северянин, вырвавшийся из снегов и однообразия семейной жизни, постарался знакомство закрепить. Расплатился разумеется за двоих, вызвался проводить женщину до её дома. Не буду томить подробностями. Скажу лишь, что ночь северянин провёл в блаженстве. Поутру милая женщина по-домашнему предложила чаю. Он не отказался. Прощаясь до вечера, растроганно поцеловал обретённого друга.

Теперь представьте сценку.

Она в розовом халатике сидит за столом, ножка на ножку, пальчики с ухоженными ноготками подпирают щёчку. Он в приподнятых чувствах одевается, благодарно кивает ей, идёт к двери. И вдруг слышит догоняющий его тихий голос:

– А деньги?

– Деньги? Какие деньги?!- Северянин ощупывает карманы. Удостоверяется, деньги при нём.

Не отнимая руки от щёчки, женщина, утомлённо поясняет:

– За удовольствие надо платить!..

Северянин растерян, но что-то до него дошло, вынимает две десятирублёвочки, кладёт на стол. Женщина, не меняя задумчивой позы, качает несогласно головой. Он добавляет ещё две бумажки. Женщина снова качает головой.

– Сколько же? – вне себя выкрикивает он.

– Три тысячи, - спокойно отвечает женщина. Тут я должен сказать, что три тысячи – это были все деньги, с которыми северянин пожаловал в столицу. Объяснять не надо, что рассчитаны они были на домашние покупки, на подарки жене, детишкам. Но что удивительно, - он ещё раз ощупал пачки, – деньги все были при нём!

Северянин рассвирепел:

– Ну, знаешь! – по мужичьи выругался он. – вот тебе ещё две десятки за все твои приятности и чтоб больше мне тебя не видеть!.. чертыхнулся и – к двери. Вслед спокойный голос:

– Пожалуйста. Проверь свой партбилет… Хвать-похвать, билета нет. Он к ней, чуть не за горло.

– Три тысячи, - спокойно говорит женщина.

Наш северянин уходит от неё нищим…

Юрий Михайлович скорбно замолчал, давая время оценить трагедию. Застолье зашумело, как шумит театральный зал, когда опускается занавес. В общем шуме прорезался голос супруги Аврова:

– Так вас, кобелей, и надо учить!

И чей-то голос из группочки актёров, уточнил:

– Столица выучит!..

Юрий Михайлович поднял бокал с уже отстоявшимся шампанским, торжественно возвестил:

– Предлагаю компромисс: за тех, кто осмотрительно обходит слишком умных женщин!..

Общее возбуждение, шум голосов, звон бокалов, стук и скрип ножей о тарелки, лениво плывущий над столом табачный дым, всё многолюдье Юрочкиного застолья в какую-то из минут потеряло свои реальные очертания, - Алексей Иванович содрогнулся от первого удара фантомной боли.

«Сейчас начнётся!» - подумал он, напрягаясь. Говор, смех, звон, чмоканье – всё слилось в суетную возню шумливых кентавриков, которые в смутном его видении начали превращаться в одного, ему незнакомого хищного Кентавра, жадно поглощающего всё, что есть на столе.

Смутно видел он, как никла,

таяла верхняя его половина, где были голова и руки. Голова и руки Кентавра, как будто вбирались разбухающим, лоснящимся конским его телом, и то, что только что было Кентавром, расползлось, превратилось в нечто тёмное, неохватное, удовлетворённо урчащее от поглощаемой пищи.

Алексей Иванович продолжал мученически сидеть на отведённом ему месте, всё с большим беспокойством чувствуя, как начинают подёргиваться скованные деревом и ремнями культи. То ли космос возмутил земную атмосферу магнитной бурей, то ли оборванные нервные волокна защемило в отвердевших рубцах, но от повторившейся адской боли, он на мгновение ослеп и оглох. В несуществующие стопы, как будто вонзились гвозди, судорогой скрутило в протезах культи, приостановилось дыхание и сердце. И всё это было лишь начальной прикидкой невидимого палача. Тут же клещами он защемил пальцы ног, стал выворачивать, ломать один, другой, пятый… Алексей Иванович покрылся испариной, в чудовищном напряжении закаменели руки, спина, закрыв глаза, он ждал, когда отступится боль невидимой пытки.

– Ты что, Алёха? – Юрочка в испуге толкал неподатливое его плечо. Разжав стиснутые зубы, Алексей Иванович прошептал:

– Плохо мне, Юрка, выйти надо… - С трудом он поднялся, опираясь на спинку соседнего стула, Юрочка повёл его к двери, собой прикрывая от любопытствующих взглядов.

Как ни был Алексей Иванович сдавлен болью, он заметил цепкий взгляд Аврова: Авров явно не хотел отпускать бывшего своего командира не объяснившись с ним.

2

Алексей Иванович сбросил протезы вместе с брюками, затиснулся в угол дивана в Юрочкином кабинете, сидел, сдавив пальцами культи; он мял, щипал, бил и без того измученные остатки ног, судорожно переводил дух, когда боль отступала… В таком жалком состоянии застал его Авров. Вошёл он в Юрочкину комнату по-хозяйски, с готовой полуулыбкой на лице, остановился, увидев в свете торшера съёжившегося безногого Полянина. Авров всегда владел собой, на это раз не удержал себя в невозмутимости, произнёс с каким-то даже сочувствием:

– Крепко подсекло тебя, командир!

В забывчивость он уже не играл. Решительным движением придвинул к себе стул. Алексей Иванович, вглядываясь в бывшего своего старшину, с твёрдостью, право на которую давало бедственное его положение, сурово произнёс:

– Выйди, Авров. Ты же видишь! Дай хотя бы одеться!

Поколебавшись, Авров вынул из блеснувшего в его руках портсигара сигарету, сказал примиряющее:

– Хорошо, пойду покурю, - он вышел в разноголосицу гостей и шум музыки.

Алексей Иванович отнял от культей руки, страшась, что новый приступ не даст одеть протезы. Но боль уже можно было терпеть, фантомные пытки начинались внезапно, так же внезапно прекращались. Поколотив, помяв для верности культи, Алексей Иванович оделся, привёл себя в порядок, сидел в ожидании, настороженный к новой возможной боли и к неминуемому разговору с Авровым.

– Ну, что ж, командир, столько лет, столько зим! Снова видим друг друга! Не любопытно ли?!.

Авров расположился в низком кресле, удобно вытянулся, положил руки на широкие, мягкие подлокотники. Держался он хозяином, хотя в Юрочкиной квартире был гостем. Алексей Иванович отметил эту особенность.