Идеальная для колдуна
Шрифт:
— И точно так же могу вернуть слух. — Он вновь щелкнул пальцами: — Могу вернуть зрение.
Перед глазами мелькнула вспышка. Лишь через несколько мгновений Амели привыкла к яркому пламени свечей.
— Могу вернуть голос, — он вновь щелкнул пальцами. — Могу вернуть, могу отнять навсегда. Ты поняла меня?
— Да.
Она ревела, уткнувшись в поджатые колени. Создатель, как же это страшно! Люди не ценят того, что имеют. Голос, зрение и слух — нечто обыденное, само собой разумеющееся. Но стоит этого лишиться…
— Надеюсь, теперь ты задумаешься и не станешь испытывать судьбу.
Амели
— Я все еще не запрещаю тебе передвигаться по дому и саду. Я не стремлюсь держать тебя взаперти. Несмотря на то, что этой ночью ты пыталась сбежать.
Она вскинула голову, чтобы возразить, оправдаться, но колдун поднял открытую ладонь, давая понять, что не желает ее объяснений.
— Глупая попытка. Ты не сможешь выйти за пределы сада без моего позволения. Как бы не пыталась.
Амели опустила голову и комкала юбку — он не оставлял ни единого шанса.
— Завтра вечером я приду, и ты станешь моей, — прозвучало холодно, как приказ. — С готовностью и по своей воле. Или же против воли. Подумай об этом. Хорошо подумай.
Он дернул с кровати кафтан и вышел, хлопнув дверью.
Глава 13
Амели весь вечер почти неподвижно просидела на кровати, бездумно глядя в окно и наблюдая, как серые сумерки сменяются ночью. Как зажигаются в городе крошечные желтые огоньки фонарей и факелов. Все еще не верилось, что выхода попросту нет. Завтра вечером… Но до вечера есть еще целый день. Если есть хоть малейший шанс избежать позорной участи — его надо использовать. Любую лазейку. Этот человек страшен, как демон Казар. И так же коварен. Феррандо… негодное имя для такого человека. Обманчивое.
Поздним вечером явилась неожиданная гостья. Свечи вспыхнули разом, ослепляя. Амели невольно встала с кровати и с удивлением наблюдала, как в дверь протиснулась ладная девица в скромном платье горничной и крахмальном переднике. Необычайно красивая, будто статуя из собора. Из-под белоснежного чепца выбивались золотистые кудри. Девица присела в изящном поклоне:
— Добрый вечер, сударыня. Меня зовут Мари, я буду вашей горничной, — мелодичная речь без деревенского говора. Девушка местная.
Горничная — это прекрасно, но откуда она взялась? Конечно же, демон напел… Но, он же говорил, что здесь нет женской прислуги. Наняли в городе? Амели едва не прижала пальцы к губам: если девице позволено выходить в город — это связь с внешним миром. Можно написать матушке, можно попросить помощи. Можно хоть что-то сделать. А девица письмо снесет. Нужно лишь расположить ее.
Амели сглотнула и улыбнулась:
— Я очень рада. Откуда ты, Мари?
Девица часто заморгала и пожала плечами:
— Отсюда…
— Из города?
Та вновь пожала плечами, но кивнула.
— А с какой улицы? Я живу у Седьмой площади.
Мари молчала.
Амели вздохнула и повторила:
— Где ты жила? У кого служила?
Девица просто смотрела на нее, и по чистому голубому взгляду было ясно, что она ничего не понимает. Как можно не понимать таких простых вещей? Наконец, Мари поставила на табурет корзину с лентами и щетками, которую все время зажимала в руках, положила сверху стопку белоснежного белья:
— Я должна помочь вам раздеться, сударыня.
Амели разочарованно вздохнула
Завтра… сердце отчаянно запрыгало, во рту пересохло.
Это «завтра» билось в голове разъяренной мухой. С одной стороны, эти мысли разливались по телу томительным жаром, а с другой — обдавали могильным холодом. Все должно быть не так. Что уж таиться: его лицо, его голос, его близость просто сводили с ума, пробуждая древние природные незнакомые желания, которые она не в силах была контролировать. Но это всего лишь личина, которой он пользуется. И совсем не значит, что это истинный облик. Но, даже если и так: отдаться вот так, без таинства — стать падшей женщиной. Потом каждая мещанка будет иметь право плюнуть в спину. Это позор и Амели, и матери с отцом. Это хуже долговой ямы. Это хуже всего.
О… Амели знала эти злые сплетни. Элен, дочь судейского секретаря, так и не отмылась, несмотря на должность отца. Пришлось уехать. Связалась с одним заезжим господином, да так влюбилась, что любому вранью верила. А как до дела дошло — силой склонил, не смотря на все ее просьбы от позора уберечь. Да выставил. Она, бедная, потом мертвого ребеночка родила. Городские как прознали — прохода не давали. Пацанята ходили за ней с трещотками, с какими обычно прокаженные по улицам ходят, и орали, чтобы почтенные женщины расступались, потому что шлюха вышла за их мужьями. Дрянь всякую в спину кидали, двери в доме дегтем вымазали. Пережить такой позор… да лучше в могилу. Амели осенила себя знаком спасения и замотала головой, пытаясь сбросить эти ужасные мысли. Завтра есть день — нужно попытаться выйти за ворота, иначе…
Амели зажмурилась и опустила голову — она сама не знала, что «иначе». И воображать не хотела. Должен быть способ выйти за пределы замка. Да и верить им на слово — не лишком разумно. Вдруг, врут, чтобы запугать, чтобы не пробовала. Только бы не проспать до обеда.
— Мари, ты можешь разбудить меня с утра. В шесть?
Горничная закончила с платьем, и Амели повернулась к ней, вглядываясь в идеальное, будто фарфоровое лицо.
Та кивнула:
— Могу. Но зачем вашей милости в такую рань?
Амели поджала губы:
— Люблю утренним воздухом дышать. С утра — самая польза.
Мари вновь кивнула:
— Хорошо. Я с вами пойду.
Амели замотала головой:
— А со мной не надо. Я всегда одна люблю. Подумать, городом полюбоваться.
Та вновь кивнула:
— Хорошо. Позвольте, сударыня, я вас причешу.
Амели села на табурет перед овальным зеркалом на столике. Мари ловко вынимала шпильки, складывала на столешницу. Только теперь Амели ощутила, как устала от прически голова. Кожа болела, распущенные волосы потягивали. Мари взяла большую щетку и принялась расчесывать. Ловко, аккуратно, будто делала это всю жизнь. Амели украдкой наблюдала за ней в зеркало. Девица без изъяна. Лицо точеное, гладкое, как яичная скорлупа, и почти такое же белое. На щеках яркий румянец. Полные губы, чуть вздернутый нос. Да она красивее самой Амели. Но какая-то пустая, будто деревянная. Будто не хватает в ней чего.