Идеальная пара
Шрифт:
– Вот и Чарльз тоже. Мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы переубедить его.
Фелисия улыбнулась – хотя на деле ее ситуация была далеко не веселой. Отказ Чарльза заняться любовью до свадьбы был для нее настоящим шоком – он ставил ее в очень рискованное положение.
Время, которое она потратила на то, чтобы заставить его изменить своим принципам, было самым тяжелым в ее жизни. Какие бы чувства она ни питала к нему, они почти полностью улетучились за долгие часы, проведенные на большом кожаном диване в его холостяцкой квартире в Олбани [73] и на сиденье его любимой зеленой «лагонды», [74] пока она пыталась соблазнить его и убедить сделать то единственное, от чего зависело все
73
Олбани – фешенебельный многоквартирный жилой дом на улице Пиккадилли в Лондоне; построен во второй половине XVIII века.
74
«Лагонда» – марка легкового автомобиля компании «Дейвид Браун».
С тех пор в своем доме она не терпела никакой мебели с кожаной обивкой и ненавидела сидеть на кожаных сиденьях в машинах.
Робби увидел, что Фелисия улыбается, и сам улыбнулся, радуясь, что она в прекрасном настроении и больше не донимает его вопросами о контракте с Марти Куиком.
– Ну, дорогой, – со смехом сказала Фелисия, – говори свои слова.
Робби тут же вошел в роль, с удивительной быстротой опустившись перед ней на одно колено. Он схватил ее руку, поцеловал ее, снял с пальца кольцо-печатку, единственное наследство, доставшееся ему от отца, и, надев ей на палец, произнес:
«Я собираюсь спать в твоей постели.Оставим эту болтовню. Короче:Отец тебя мне в жены отдает;В приданом мы сошлись, а потомуПоженимся, ты хочешь или не хочешь». [75]Прошло почти десять лет с тех пор, как они вместе играли «Укрощение строптивой», но Петруччио у Робби был такой же остроумный и очаровательный, как раньше. Все же Фелисия на секунду помедлила, ведь откуда ей было знать, видела ли она перед собой улыбку Робби или улыбку Петруччио, и блеск глаз был частью его игры или искренним? А сам он мог бы определить эту грань?
75
У. Шекспир «Укрощение строптивой», пер. П. Мелковой.
Фелисия отбросила сомнения.
– «Увижу раньше, как тебя повесят», – сказала она, глядя на кольцо, которое свободно болталось у нее на пальце, и засмеялась. – Нет. Никакого повешения. Что бы ни говорила Кэт, Фелисия принимает предложение.
– Слава Богу! Я уже устал стоять на коленях. – Он обнял Фелисию и поцеловал. – Моя дорогая Лисия, – с чувством произнес он. – Мы будем счастливы в браке, верно?
– Во всяком случае, надо рискнуть, милый, – воскликнула она на чистом кокни – том самом кокни, который так высоко оценили критики еще до войны у ее Элизы Дулиттл в «Пигмалионе» Шоу, где Филип играл Генри Хиггинса. Она всегда прибегала к нему, когда бывала счастлива – это был их своеобразный пароль. – Бог свидетель – мы достаточно репетировали! – добавила она.
Сцена тринадцатая
– Я все равно считаю, что вы напрасно это делаете.
– А я, мой дорогой Гиллам, говорю, что ты не прав! Древние греки, как ты несомненно знаешь, играли обнаженными, но носили маски на лицах. Почему? – спросишь ты. Потому что лицо актера – это его слабость, его позор, а не признак его достоинства. Наши простые лица недостаточно хороши для великого театра, разве ты не видишь? Ради Бога, посмотри на мое! Заурядное и бугристое как булочка с корицей! Знаешь, что самое первое сказал Си Кригер, когда я приехал в Голливуд: «Он уродлив! Какой сукин сын прислал мне такого уродливого актера?» И этот невежественный старый негодяй
– Но уж о Фелисии такого не скажешь!
– Ну, конечно, мой мальчик – будь добр, передай мне вон ту бутылочку лака. Фелисия красива, но это тоже плохо. Может быть, даже хуже. Публика видит красоту, но это единственное, что она замечает. В театре красота тоже должна прятаться под маской. Настоящее лицо всегда враг актера, Гиллам, над которым надо во что бы то ни стало одержать победу. Если я хочу стать Ричардом Глостером, мне нужно новое лицо, чтобы добиться этого. О да, я знаю, я должен проникнуть в его мысли, его сердце, я читал об этом в книге того русского парня, которую ты мне дал…
– Станиславского.
– Ну да, Станиславского. – Вейн засмеялся. – У Рэнди Брукса был замечательный скетч с русскими именами: Чайковский, Мусоргский, Стравинский… Он говорил и говорил, нанизывая их как бусы на нитку, и все убыстряя темп – удивительно смешно. Этот парень – гений.
– Станиславский? Конечно, гений.
– Нет, глупый! Рэнди Брукс. Хотя я согласен со многим, о чем прочитал у Станиславского. Я не против того, чтобы понимать мотивы поступков персонажа, углубляться в его характер, но мне нужно придумать для него лицо, маску, за которой я могу спрятаться. Острый, выступающий подбородок – решительность, видишь? Огромный рот с язвительной, кривой усмешкой – зловещее очарование. Нос – точно как у Марти Куика, поверь мне на слово! Между прочим, смуглое лицо – удачная находка. Плантагенеты [76] все были светловолосыми, высокими, белокожими, красивыми – норманнское происхождение, – а вот Ричард с его жидкими черными волосами, смуглым лицом, большим крючковатым носом был совершенно не похож на них, и не потому, что он был горбатым с сухой рукой и хромой ногой, а потому что его лицо было другим. Понимаешь, Гиллам, нос гораздо важнее, чем горб.
76
Плантагенеты – английская королевская династия, представители которой правили страной с 1154 по 1399 год.
Вейн на мгновение повернулся лицом к Пентекосту, и тот отпрянул, будто увидел дьявола, хотя грим, который Роберт придумал для Ричарда, был ему уже знаком. Вейн удовлетворенно посмотрел на свое отражение в зеркале. Одно веко у него было заклеено, чтобы сделать глаза Ричарда разными – один глаз больше другого.
– Все равно, Робби – три часа гримироваться для роли! Это, должно быть, настоящий рекорд.
– Не знаю. Скажу тебе правду, Гиллам, мне это совсем не в тягость. Мне нравится ощущать, как я постепенно становлюсь Ричардом. Я думаю, это чувство сродни тому, что каждый раз испытывал доктор Джекилл, [77] превращаясь в мистера Хайда – свобода от условностей, от необходимости быть приятным, вежливым, честным, таким, каким нас учили быть. Какое завидное состояние для англичанина!
77
Герой романа Р. Л. Стивенсона «Странная история доктор Джекилла и мистера Хайда».
– Неужели действительно кто-то испытывает наслаждение от своих пороков? Без сожаления и чувства вины?
– О, мой дорогой, ты просто не бывал в Голливуде!
– Я никогда не видел вас таким счастливым и уверенным в себе.
– Я действительно верю в то, что я делаю. Примет ли меня таким публика или нет, другой вопрос. Я могу заставить их смеяться, но смогу ли я одновременно до смерти напугать их? Вот что главное.
– Вы до смерти напугали меня на последней генеральной репетиции.
– Может быть, тебя вообще легко напугать, кто знает? Тут нечего стыдиться. В зале всегда найдется человек, который вскрикивает, когда Гамлет закалывает Полония за ковром, хотя все знают, что сейчас произойдет. Нужно находить новые способы, как удивить зрителя.
– Кстати, об удивлении – что подумает Фелисия о вашем Ричарде? Я заметил, что она не была ни на одной репетиции.
– Я попросил ее не ходить. Мне хочется, чтобы она увидела Ричарда в законченном виде, вместе со зрителями.
– Вам, наверное, будет нелегко. Думаете, он ей понравится?