Идеальная жизнь
Шрифт:
– Все идет хорошо, вечер наш завершается, есть у вас еще немного сил?
В глазах Ричарда удивление и любопытство. Он был уверен, что, достигнув окончания моста, они возьмут такси и он наконец-то выспится как следует. Действие сигары еще не прошло, и он с легкостью спрашивает:
– Опять будут приключения?
– Это зависит только от вас, – улыбается Джон и продолжает: – Через минутку мы встретимся с кем-то, кто проведет нас по покинутым местам Бруклина.
Они спускаются с моста, поворачивают налево, проходят по нескольким освещенным улицам, пока не оказываются в боковых переулках, по виду – необитаемых. Джон останавливается перед зданием, которое выглядит довольно
– Привет, Джон! Столько лет, сколько зим! Я так рад тебя видеть, – говорит широкоплечий черноволосый мужчина. Огромными руками он сердечно обнимает Рока.
– Я тоже рад тебя видеть, мы же столько вместе пережили. Позволь мне представить вас друг другу – Ричард Дракин, Энтони Мо Ян.
– Добро пожаловать в Бруклин! – говорит Энтони, протягивая Ричарду крупную ладонь.
– Раньше Бруклин относился к бедным, забытым и опасным местам Нью-Йорка. Сегодня это современный район, у которого будущее еще впереди. Осталось лишь несколько полуразрушенных домов. – Энтони шарит в кармане, достает связку ключей, открывает облупленную скрипящую дверь. Ричарда обдает затхлым воздухом. Он сразу вспоминает соседа в самолете.
– Я пойду первым, хотя сюда запрещено входить, иногда можно столкнуться со странными личностями, не все из них настроены доброжелательно. – Энтони зажигает маленький фонарик и заходит внутрь, Джон с Ричардом следуют за ним. Они поднимаются по старой полуразрушенной лестнице, со стен свисают остатки вырванных проводов и труб, отстающие куски обоев. Входят в небольшое помещение на втором этаже – с низким потолком и трухлявым, деревянным, сильно истоптанным полом.
– Здесь когда-то начиналась американская жизнь большинства мигрантов со всего мира. В маленькой квартире в несколько квадратных метров жила одна, две или более семей, вначале без воды, электричества и отопления. Все, что вы видите, было проведено позже.
Энтони порой до чего-то дотрагивается, тут и там останавливается. Он обо всем рассказывает с любовью и невероятными подробностями.
– Вот здесь, смотрите: десять-пятнадцать слоев обоев. Каждая новая семья старалась хотя бы немного украсить свое жилье. Но тех, кто пытался делать это, было мало. 80 % населения начало заниматься предпринимательской деятельностью: шить, готовить, стирать, гладить, ремонтировать, продавать – короче говоря, делать все, что угодно. В течение двух лет, как правило, они достигали успеха настолько, что могли переселиться. Моя бабушка говорит, что самое лучшее для людей с большой целью – трудное начало.
– Ваша бабушка жила здесь? – с удивлением спрашивает Ричард.
– Мои предки приехали уже в тридцатых годах двадцатого века, они происходили из центральной Монголии и жили в соседнем квартале, который был недавно снесен. Бабушка меня, еще маленького ребенка, часто водила сюда и все рассказывала. Она любила это место, хотя то время было одним из самых тяжелых в ее жизни – не было работы, зимой они спали все в одной кровати, чтобы хоть немножко согреться. Чувствуете: десятки лет здесь пусто, но комната до сих пор пахнет копченым? – Энтони нежно поглаживает стену.
– Такой уж у людей характер: Центральная Европа уже более двадцати лет назад избавилась от коммунизма, однако много людей с ностальгией вспоминают времена, когда все были почти «равны», – иронически замечает Джон.
– Моя бабушка все здесь любила, потому что каждая мелочь имела свою цену: подарок был подарком, маленькому успеху все искренне радовались. Сегодня наша семья разбросана по всей Америке, мы принадлежим к состоятельному среднему слою, но мы
– Ты все такой же – относишься с предубеждением к людям, которые слабее тебя. Не возвышайся над ними! Они прожили тяжелое время, но вернули бы его обратно, даже ценой ограничения своих свобод и коммунистического господства.
На верхнем этаже послышался легкий шорох. Энтони прикладывает палец ко рту и выключает фонарик.
– Сядьте на кровать за дверью, сейчас они будут здесь. – Показывает пальцем на место и сам встает в угол.
Ричард садится на край какого-то подобия кровати. Ему холодно, дом насквозь промерз. Деревянная лестница скрипит, дом словно начинает оживать. Он чувствует на лице дуновение ветерка, в один момент он даже ощущает аромат женских духов. Откуда он помнит его? Конечно же, так пахла только одна женщина – мама, мамочка, осознает он, оторопев, и его одолевают воспоминания.
Родители стоят в узком коридоре. Красные занавески, которые отделяют прихожую и гостиную, висят между ними, как мулета перед быком. Мама держит в руке кухонный нож. Восьмилетний Ричард стоит между ними и кричит, требуя, чтобы они перестали.
– Я разведусь с тобой, ты негодяй! – визжит мама и плюет на отца. Короткий плевок попадает ему в лицо.
– Без меня ты бы ничего не смогла! Даже о детях не сможешь должным образом позаботиться! Да и о себе тоже. Ты только угрожаешь, и все! – Отец хватает оторванную занавеску, пытается повесить ее обратно, желая закончить этим разговор.
– Я ненавижу тебя и твою иронию! Я убью тебя! – Мама злобно хватает занавес и срывает его вместе с карнизом, тот ударяет отца по голове, вся конструкция сваливается.
Разозленный отец наступает на ткань, хватает маму за руку и шипит:
– Хватит дурить!
Он запутывается в занавеске, спотыкается, теряет равновесие, отчаянно машет руками, пытаясь удержаться на ногах, но все же падает на спину. Оба начинают хохотать. Отец не может сказать ни слова, от смеха у него перехватило дыхание. Мама бросает нож в сторону и опускается около отца на колени.
– Ты в порядке? Я больше не буду ссориться. Что мне надо сделать?
Ричард стоит над ними, колени у него трясутся от изнеможения. Он воспринял их ссору слишком серьезно.
– В следующий раз я на них наплюю! – решает он.
Однако ругаться родители не перестали – наоборот, их скандалы еще более обострились. Он привык к этим бесконечным ссорам, научился не вмешиваться. Сложная ситуация, в которой он рос, дала ему значительное преимущество перед сверстниками. Их проблемы казались ему смешными. С другой стороны, ему было необходимо защитить себя от печали, стресса, депрессии, и он придумал свой собственный альтернативный мир: тяжелые жизненные ситуации, которые вредили ему, он проигрывал в своем воображении, продолжал их развивать, и там не было никакой злобы, все проблемы решались безболезненно. Действительность стала лишь прологом, в котором он – режиссер следующего акта. Но где-то произошел срыв – реальный мир слишком сильно переплетался с вымышленным. Что, если в один прекрасный день он вдруг не сможет их отделить друг от друга?