Идеальные каникулы смерти (сборник)
Шрифт:
Она сунула руку в холщовый мешок.
— Прихватила.
Я сразу узнал бордовую обложку. «Над пропастью во ржи».
— Хорошая книга, — сказал я.
— Ты ее читал?
— Кто ее не читал?
— Донна и Ким не читали.
Я кивнул. Потеребил этикетку на бутылке из-под вина.
— Я ее прочитал лет примерно в двенадцать.
Бренда поправила очки на носу.
— Вообще-то, книги мне нравятся больше, чем мальчики. Не обижайся, Дэвид, но чаще внутри обложки хорошей книги все
Я снова кивнул. Все понял.
Я воткнул полупустую бутылку тошнотворно сладкого вина в песок и потянулся за очередной банкой «Фальстафа». По крайней мере это пиво обещало мне сегодня «удовольствие в человеческий рост».
Я сделал пенистый глоток и кивнул:
— Это так круто.
— Что?
Я кивнул на ее книгу.
— Быть ловцом во ржи. Стоять над пропастью в поле качающейся на ветру ржи, присматривая за детьми, играющими в салки. Если бы они подошли слишком близко к краю, я бы тоже их поймал. Спас бы их.
— Это не настоящая работа, Дэвид.
— А должна быть настоящей.
Она вопросительно приподняла бровь.
— Ты и в самом деле так считаешь?
— Ну конечно. Слишком многие люди в наше время сталкивают детишек в пропасть, Заставляют их взрослеть слишком быстро. Отсылают умирать в бессмысленных войнах.
Ее лицо смягчилось.
— Дэвид, а сколько тебе лет?
— Шестнадцать.
— Ты кажешься старше. Мудрее.
— Это хорошо или плохо?
— Хорошо.
— То, что надо.
От этого ее улыбка стала еще шире. У нее были пухлые и влажные губы.
— А ты не такой, как другие мальчишки, правда, Дэвид?
Я рассмеялся.
— Это точно. Большинство других парней, которых я знаю, сейчас зажигают вон там, в дюнах, с другими девушками.
Я допил остатки «Фальстафа».
— Скажи мне, Дейв, чем ты занимаешься?
— Чего?
— Чем. Ты. Занимаешься.
— Я хожу в школу. В Вероне. В следующем году перехожу в старшие классы.
— В самом деле?
— Ну да.
Бренда придвинулась ближе. Теперь она сидела так близко, что я ощущал запах мятного дыма, запутавшийся в ее кудрявых волосах.
— Я не об этом спрашиваю. Чем ты занимаешься, когда ты — это просто ты.
Я слышал, что студентки обожают философские разговоры о смысле жизни и прочей ерунде. Способны чесать языками ночи напролет. Поэтому я на секунду задумался. И дал честный ответ:
— Я люблю рисовать.
— Ты художник?
— Нет. Я бы так не сказал. Я просто люблю рисовать. Я нарисовал клоуна на этикетке для спичечного коробка. Хотел поступить в Заочную школу знаменитых художников. Но провалился.
Она улыбнулась и снова полезла в свою пляжную сумку.
— Покажи мне. — Она протянула мне шариковую ручку «Бик». —
— Я обычно работаю маркерами…
— Покажи мне.
«Ну хорошо».
— У тебя есть какая-нибудь бумага? — спросил я.
Она протянула мне свой экземпляр «Над пропастью во ржи».
— Нарисуй внутри. На пустой страничке перед титульным листом.
— Ой, я не смогу этого сделать.
— Дейв, это не библиотечная книга. Она моя. Я хочу, чтобы ты в ней что-нибудь нарисовал.
— Ты уверена?
— Да.
— А что, если я все испорчу?
— Не испортишь. Рисуй.
Я открыл обложку. Начал рисовать на чистой странице внутри.
— У тебя красивые глаза, — сказала она.
— Спасибо. Они светло-карие, — ответил я, не поднимая глаз от наброска. — И меняют цвет в зависимости от того, что на мне надето.
— Очаровательно.
Опершись руками о песок, она встала на колени, чтобы посмотреть, как я рисую.
Дыхание у нее было тихое и учащенное.
Я давно заметил у себя способности к рисованию комиксов. Еще ребенком я читал много книжек с комиксами. И в самом деле участвовал в конкурсе для поступления в школу Знаменитых художников. Только я нарисовал скунса Бинки, а не клоуна. Потом я взял у них два заочных урока. Свои работы я отсылал им по почте. И каждый раз, бродя по магазинам, я обязательно заходил в «Б. Далтон» и листал эти чудовищных размеров книги об искусстве Микеланджело и Да Винчи. Впрочем, на произведение искусства, созданное мною для Бренды Наррамор, меня вдохновила, скорее, школа Билла Галло, отраженная на спортивных страницах «Нью-Йорк дейли-ньюс».
Я изобразил ее бейсбольным кетчером с бутылкой ржаного виски в ловушке.
— Voila!
— Мило, — еле слышно произнесла Бренда хрипловатым от бесчисленных сигарет шепотом. — Подпиши.
Я подписал.
— Я хотел нарисовать с буханкой хлеба, — пояснил я, выписывая замысловатую подпись, которая по сей день является моим автографом. — Но бутылку рисовать легче. Да и как бы ты поняла, что это ржаной хлеб? Пришлось бы рисовать какие-то семечки или что-то еще…
Я молол всякую ерунду, потому что теплая ладонь Бренды Наррамор осторожно ползла по моему колену, постепенно взбираясь все выше. Вот она уже легла на мое бедро и теперь двигалась не только вверх, но и вниз. Ширинка моих отрезанных джинсов стала похожа на походную палатку.
Внезапно Бренда встала. Теперь она возвышалась надо мной подобно Колоссу Родосскому, если бы у мистера Колосса были длинные, покрытые золотистым загаром ноги. Она стащила через голову свою полупрозрачную крестьянскую блузу, встряхнула спутанными кудрями.