Шрифт:
Alfred Sohn-Rethel
DAS IDEAL DES KAPUTTEN
EDITION BETTINA WASSMANN 2008
Перевод с немецкого Александра Ярина
Благодарим за помощь в подготовке издания
Беттину Вассманн, Ивана Болдырева,
Анну Шибарову и Ансельма Бюлинга
Выражаем особую признательность Карлу Фрайтагу, написавшему предисловие к русскому изданию
Альфред Зон-Ретель. Лондон. 1942. Фото С. Гибсона
ООО «Издательство Грюндриссе»
e-mail: [email protected]
http://www.grundrisse.ru
Альфред
«Развитию каждого человеческого движения, исходит ли оно из духовного или даже из естественного побуждения, всегда суждено безмерное сопротивление окружающего мира». Вальтер Беньямин, написавший эти строки в своём эссе «Анализ состояния Центральной Европы» (1923), сетует на жалкое положение университетов, «расстройство автомобильного производства», «упадок кулинарного искусства», а больше всего – на выветривание тепла из вещей в стране, где люди живут, «словно давление воздушного столба, нависшего над каждым <…>, вдруг, противоестественным образом, стало ощутимым»1. Тотальность и субъективность утверждались пока ещё лишь в порядке видимости. Всё необычное обнаружило себя вытесненным в эмиграцию – либо внутри собственной страны, как это описал Зигфрид Кракауэр в своём романе «Гинстер»2, герой которого остаётся безвидным, чтобы не попасть под власть видимости, либо в прибежище, каким стали южные области, где утопическим видением ещё рисовалась настоящая жизнь – во всяком случае, на первый взгляд чужака, недавно приехавшего с севера.
Одним из таких прибежищ стал холм Монте Верита в Асконе, где люди – то зажигаясь энтузиазмом, то потухая – меняли путы цивилизации на суровую непреклонность иных, конкурирующих с ней культур. Другой путь лежал на Бали, где можно было обратить себе на пользу незлобивость тамошних «мирных дикарей», ещё другой – на Капри. Список знаменитых иностранцев, поживших в этих краях, получился длинным. Он включает многих персон, от Ленина, удившего здесь рыбу «с пальца», до предводителя CA Эрнста Рёма, который в Рождество 1933 года был отозван с «передовой» рейхсвера и получил возможность удалиться на остров, где мог безнаказанно предаваться своим вожделениям. Феликс Мендельсон Бартольди, принадлежавший к «знаменитому европейскому роду» (к коему причислял себя и Зон-Ретель, так как одним из его предков был Моисей Мендельсон), сочинил здесь увертюру «Морская тишь и счастливое плавание», а Рильке обрёл на Вилле Дискополи благоприятствующую атмосферу, написав «Песнь моря»: «Извечный моря вой…» Лишь немногим Капри оказался не по душе: Брехт бежал отсюда в Неаполь, туда, где «выпивка, музыка и сифилис»3.
Мечты «беженцев» с севера могли простираться от скромной жизни до роскошного существования прихотливого чужака, оплатившего себе местечко в пейзаже рядом с каприйскими рыбаками на фоне заходящего алого солнца. Для многих эта мечта так и заканчивалась чтением бестселлера Акселя Мунте «Легенда о Сан-Микеле»4, действительностью она становилась лишь для избранных, например, для рантье и людей искусства.
Позитано, расположенный на материке недалеко от Капри, в те времена по значимости уступал этому острову. Бедекер5 1931 года, посвятивший Капри шесть страниц, для Позитано отвёл лишь четыре строчки. Позитано был скорее целью устремлений для посвящённых, для путешественников с известным «даром»6. Они могли бы сказать: «Позитано – это место, где моя душа располнела и залоснилась… Позитано встряхнул всё моё существо… Здесь стоит жить, да и боги были к нам благосклонны»7.
Позитано. Регион Кампания. Почтовая карточка. Ок. 1900
От такой жизни, как и от благосклонности богов, не отказались бы также рыбаки, поварихи, виноградари, зеленщики, строители. Их собственная простая жизнь подчинялась законам необходимости и многим из них вовсе не казалась стоящей, а боги от них отвернулись. Тысячи уезжали отсюда, и нередко как раз в страны, покинутые теми, кто цивилизацией пресытился.
На острове Капри. Нач. XX в. Фото СМ. Прокудина-Горского
Капри и Позитано не только давали прибежище людям искусства и искусникам по части житейских наслаждений (всяческие «призраки, богема, люди разной степени неопределённости»,
Одним из таких немецких «беженцев», временно обосновавшихся на юге, был Зон-Ретель. В 1921 году он удалился в Гайберг, горную деревушку недалеко от Гейдельберга. Его захватила единственная мысль, которая вдохновляла его в течение всей жизни, – определить позицию трансцендентального субъекта в рамках процесса товарного обмена. В попытках продвинуться по этому следу и найти свидетельства в Марксовом «Капитале», прошли годы, проведённые в Гайберге. В этот период произошли две важные для него встречи. Через Альфреда Зайделя11 он познакомился с Вальтером Беньямином, кроме того, в Гейдельберге и Тайберге он встречался с Эрнстом Блохом, который подписал ему экземпляр «Духа утопии»: «С добрыми искренними пожеланиями».
За всеми этими глубокими размышлениями никакого сколько-нибудь твёрдого будущего у Зон-Ретеля не просматривалось. Поэтому предложение ольденбургского издателя Мартина Венцки подоспело как нельзя более кстати. Зон-Ретель обязался написать работу по философии культуры, получая за это в месяц гонорар в размере 250 марок, – сумма, недостаточная для Германии, но приемлемая в Италии. В марте 1924 года он вместе с женой и ребёнком перебирается на Капри.
Помимо моды и мифологии у этого поступка была и вполне конкретная причина: его дядя Отто Зон-Ретель12 владел виллой в Анакапри13 и поначалу Альфред мог на ней жить. Вскоре, однако, он переехал в Позитано, где можно было найти для найма много дешёвых домов, оставленных эмигрантами. «Дома с купольной крышей, белые стены, большие прохладные комнаты, в каждом доме два-три балкона, электричества нет (первый телефон был тогда установлен в Неаполе). В комнатах – великолепная пустота, на каменном полу – кровати, стол, стулья, пара комодов и больше ничего»14. Была и ещё одна причина: его любимый дядя художник Карли Зон-Ретель15 стал регулярно проводить там лето. Карли и Отто Зон-Ретель были центром кружка интеллектуалов и художников. Здесь нужно упомянуть Адольфа фон Хатцфельда и обязательно – Жильбера Клавеля16, швейцарского историка искусства, который на радость себе и своим друзьям заказал вырубить в скале вокруг сарацинской башни целый лабиринт из ходов, переходов и пещер.
За несколько лет жизни Зон-Ретеля на Капри и в Позитано туда на несколько недель, а то и месяцев наведывались Вальтер Беньямин, Эрнст Блох, Теодор Адорно и Зигфрид Кракауэр. Таким образом возникали ситуации, способствовавшие удивительным и плодотворным встречам.
Между тем финансовое положение Беньямина становилось поистине критическим, мысль о бегстве – от холода, от нищеты, наконец, от супружества приобретала всё более явные очертания. Во Франкфурте у него сложился план написания диссертации о немецкой барочной драме. К марту 1924 года для неё было собрано «600 выписок <…> в наилучшем порядке, удобном для обозрения»17, – коллекция, с которой он отправляется на Капри. Там он оставался с апреля – мая до октября 1924 года.
За это время он около двадцати раз посещал окрестности Неаполя, часто в компании Зон-Ретеля, который хорошо знал Неаполь и владел итальянским языком. В письмах к своему другу Гершому Шолему Беньямин ведёт «Каприйскую хронику»18. Он ощущает «силы, которые… так и приливают ко мне на этой земле»19, они помогают ему в написании книги «Происхождение немецкой барочной драмы», над которой он тогда работал. Но главным событием на Капри стало для него знакомство с Асей Лацис. Этой «латышской большевичке из Риги»20, «выдающейся коммунистке»21 он посвящает свою «Улицу с односторонним движением», вместе с ней пишет эссе «Неаполь». Такие яркие детали, как pranzo caprese и Mailbeer-Ome/ette, описание встречи с дочерью Аси Лацис Дагой в «Улице с односторонним движением» и воспоминание о каприйских виноградниках в «Берлинском детстве», – всё это наглядно рисует пейзажи, дома и людей той поры. В «Умолчании»22, сновидческом описании путешествия в Позитано, речь о другой стороне, о границе, окружающей последнюю тайну.