Идеальный дизайн. Книга без картинок, но с примечаниями

Кричевский Владимир

с успехом культивируют на «благополучном» Западе, но только не в нашем «бедном» Отечестве. (Какие, однако, разные вкусы у доморощенных и чужих буржуа !). Ярчайший пример -учебная и издательская практика «Мастерской типографики» (Werkplaats Typografie) в Арнеме. Стиль студенческих работ хочется назвать экологическим.

(52) Привожу пример ослепительно хорошей, обильно навороченной, отталкивающе эксклюзивной вещи. Книга под заглавием «100% Иваново» безусловно интересна - про агит-ткани дцатых годов. Два блока: один раскрывается нормально, другой - по вертикали. Это разумно применительно к предложенной конструкции. Не разумно, что их вообще два и что они намертво скреплены, образуя громоздкое переплётное сооружение. В каждом

блоке почему-то своя бумага. Плюс кокетливые высечки для открывания нужного раздела. Они (высечки) в данном случае совсем не обязательны, тем более, что каждый раздел в альбомном блоке заложен толстым бумажным рукавом, сложенным поперёк. Рукава - с рисунками тканей: современной даме предлагают просунуть руку - прикинуть, как сидит пролетарская материя. Книжка переплетена, как можно поначалу подумать, в революционный ивановский ситчик (цветочно-аэропланного рисунка). Столь убедительный способ «раскрытия содержания» во внешнем оформлении устроил бы девяносто девять дизайнеров из ста, потому и банален. Несуразность, однако, в другом: никакой это, оказывается, не ивановский ситчик (городская текстильная промышленность разорена), а исполненная в Италии обманка на переплётной ткани. Всё в двухтомнике люксовое и, разумеется, италийское: патриотический заголовок звучит как горькая усмешка.

Подписи примыкают к картинкам вплотную – как у Ирмы Бом. В остальном типографика чистенькая – не более того. Такчто из «находок» остаются только те претенциозные рукава. Навороты обеспечивают книге абсолютную недоступность простому смертному. Цена - более десяти тысяч рублей, впрочем, в продажу книга вообще не поступала. И это про ткани для скромных советских тружениц! Не без грусти допускаю, что книгу могли вручить ветеранам-текстильщицам и важным ивановским чиновникам – в качестве барского подарка.

Я осознаю, в какое невыгодное положение ставлю себя, подвергая серьёзному сомнению достоинство вещи, обречённой на оглушительный успех, благодаря множественным наворотам и добротной «там-сделанности».

(53) «Хорошо, но красиво» (goed maar mooi) – так с лёгкой руки Виллема Сандберга называлась юбилейная выставка Художественно-промышленного союза (Городской музей Амстердама, 1949)- Спустя пятьдесят лет эту формулу обыграли. Большая выставка нидерландского графического дизайна в том же музее называлась «Красиво, но хорошо». Сам Сандберг, директор и дизайнер музея с 1945 по 1962 год, справедливо характеризовал собственный дизайн словами «жизнерадостная простота».

(54) Недавно вышла книга дизайнера Йоста Хротенса под примечательным названием «Клянусь, у меня совсем нет места искусству» (Joost Grootens. I swear I use no art at all. Rotterdam, 010 Publishers, 2010). В небольшом томе автор сумел в деталях представить собственный дизайн целой сотни книг (из разряда non-fiction). Судя по репродукциям их разворотов, клятву Хротенс сдержал (см. также примечание 64 ).

(55) См. мою статью «Типографические примитивы» (Декоративное искусство, № 3, 1989)

(56) «Претенциозная прецизионность». К игре слов меня подтолкнула одна нелепая редакционная ошибка. В моей книге «Поэтика репродукции» корректор исправил всего одно слово, а именно заменил необходимую по смыслу «прецизионность» на абсолютно неуместную «претенциозность» (с. 33). Конечно, на слово «точность» вряд ли бы покусились, но оно, как ни странно, меньше подходило по контексту.

(57) Цвет в живописи и цвет в печати – разные миры, причём вторая тема в отечественном дизайне, мягко говоря, неразвита. О печатном колорите нужна концептуальная русская книга для дизайнеров. До этой замечательной темы я не дорос. Что касается вопросов самоценности печати и печатного воспроизведения, они рассмотрены в двух моих книжечках: «Поэтика оттиска» (Москва, ИМА-пресс, 1995) и «Поэтика репродукции» (Москва, «Типолигон-АБ», 2007).

(58)

Можно только пожалеть о реальной судьбе слова «оформление». Его избегают до сих пор, памятуя о советских «художниках-оформителях» (плохих декораторах) с их пресловутой «оформиловкой» (халтурой). Значение слова «оформление» хорошо передано в голландском языке: дизайн – это vorm-geving, буквально – давание формы.

(59) Пример точного, прозрачного, ёмкого высказывания дизайнера – плакат покойного Юрия Боксера для кинофильма «Похороны Сталина». Основанный на фотодокументе, плакат изображает Сталина в гробу. В целом изображение дублирует название фильма. Однако почивший диктатор вопреки всему одним глазом искоса следит за происходящим вокруг. Метафорический смысл маленькой детали в слова непереводим, что и придаёт ценность всему листу.

(60) Сомневаться в том, что форма должна соответствовать содержанию, не приходится. Но я бы предпочёл более осторожное утверждение: избежать несоответствия, но не добиться соответствия любой ценой.

(61) Вот московский плакат, почему-то полосно акцентированный в каталоге «Золотой пчелы» № 9- Дизайнер афиширует собственную плакатную выставку. Фотоизображён сам дизайнер, прикрывающий большую часть своего (обнажённого?) тела огромным листом. В фоновом пространстве – слово IDEA, по букве за каждым углом изображённого листа. На самом листе-слово LIST, по букве на каждый угол. Но этого мало: на изображённом листе, как на рентгеновском снимке, проступает остов тела дизайнера. «Превращаю идею в плакат и при этог, сам раскрываюсь в плакате», – примерно так прочитывается графическое послание. Оно насквозь литературно, но ничуть не содержательно зрительно. Сама же литература тривиальна. Между прочим, иностранные слова можно было бы написать и по-русски, благо они тоже четырёхбуквенные. Более того, одно русское слово здесь просто незаменимо, так как английское List категорически не имеет русского значения «лист»!

(62) Европейский плакат, обычно более типографичный и фотографичный, всё чаще подтягивается к японскому, и наоборот (сужу по каталогу последней «Золотой пчелы»). Пионерам плаката, французам, в виде исключения удаётся сохранить собственное лицо. Наши евродизайнеры мечутся между Западом и Востоком, того гляди дойдут и до смакования иероглифов. Словом, глобализация в разгаре.

(63) Велемир Хлебников, а вслед за ним и другие футуристы, говорил о самовитом слове, слове «вне быта и жизненных польз» (Хлебников, 1919)- Слово «самовитый» само по себе самовито, самоценно, самовыразительно. В нём задействован продуктивный суффикс «вит» (как в прилагательном «плодовитый»). Кроме того, мне слышится корень «вит» глагола «вить».

(64) В своей книге (см. примечание 54 ) Хротенс по сути дела декларирует самовитость, совершенно не отягощенную литературой. Литература ему словно бы мешает. Воспроизводя в натуральный размер развороты оформленных им изданий, дизайнер доходит до крайности. Каждое слово, не исключая мельчайшие надписи на схемах и чертежах, подаётся в обратном порядке, начиная с последней буквы. Таким образом, тексты на репродукциях превращены в абракадабру. «Я хочу, чтобы страницы рассматривались, а не читались» – так дизайнер, казалось бы, убеждённый функционалист, комментирует свой странный жест.

(65) Я вовсе не склонен преувеличивать практическое значение графического дизайна. И плоховатые вещи, если в них есть хоть какой-то идейно-информационный смысл, способны нести свою службу, зачастую пустяковую. Скажу прямо, идеальный дизайн больше всего нужен самим дизайнерам. Из всех искусств, в том числе и жизнестроительных, графический дизайн наименее понятен и интересней публике. Отсюда, кстати, типовые конфликты между требовательным дизайнером и заказчиком, который не знает или знает слишком хорошо, чего он хочет.