Идеальный гражданин
Шрифт:
– Лозунг «Россия для русских – Европа для белых» с Русского марша-2015. Это как раз и был тот лозунг, который я отправлял на проверку в прокуратуру, возможно именно из этого моего заявления они и вспомнили про этот лозунг;
– ряд лозунгов с Русского марша-2106 и мое выступление на нем;
– «Манифест 14 пунктов».
Вся остальная наша деятельность, пусть даже находящаяся в рамках закона формировала в своей совокупности состав преступления «Организация деятельности экстремистского сообщества». То есть даже если мы возлагали цветы от лица «ЧБ» это уже было преступлением. Конечно те признаки экстремизма, найденные экспертами, были абсурдны и притянуты за уши. Переводчик и учитель математики, проводившие экспертизу «Манифеста», где то в нем увидели призывы к насилию, однако в чем они конкретно проявлялись, те так и не смогли указать. Нашли также и признаки возбуждения ненависти и вражды
Помимо этого в материалах дела было много любопытной информации. Я прочитал протоколы допросов свидетелей. Спорыхин дал достаточно хорошие показания, правда зачем-то ляпнув имена двух наших соратников и дав расплывчатую информацию о них. Очевидно, что знал он о них куда больше, чем рассказал следователю, судя по всему, он малость переволновался на допросе. В принципе сама по себе сообщенная им информация мало что давала следствию, но в совокупности с другими данными могла навести силовиков на след. Прочитав протокол допроса Долгова, я понял, кто это. Это был молодой соратник Саша, с которым мы учились в одном вузе. Бедный парень оказался в прицеле следствия из-за Баграмяна, который из личной странички Саши сделал организационный аккаунт «ЧБ». Именно с этого аккаунта администрировалась наша группа, с нее же был выложен «Манифест». Силовики вычислили на кого ранее был зарегистрирован аккаунт и явились к Долгову домой с обыском. В принципе в своем допросе Долгов тоже не рассказал ничего существенного, что свидетельствовало бы против нас. Конечно, он как и Дима назвал приблизительные данные одного из наших соратников, видимо под психологическим давлением следствия. И, как и в случае со Спорыхиным, эти данные, сами по себе малозначимые, могли в совокупности с другими доказательствами указать следствию под кого надо копать.
В деле имелись справки о проведении оперативно-розыскного мероприятия «опознание» в ходе которых сотрудники ГУПЭ на Русском марше установили данные меня, Спорыхина и двух соратников, которых позже, в допросе, укажет Спорыхин. Интересна была также справка ГУПЭ где указывалась различная информация о нас, вплоть до того, что описывали участие бывшей жены Спорыхина в националистической организации в Смоленске, и указывались даже паспортные данные членов этой организации.
Поразило отсутствие в деле показаний Баграмяна., при том, что он был в Следственном комитете и фигурировал во всех материалах. Очевидно, что тот давал следствию консультации, в каком направлении работать. Получился такой армянский тандем «Баграмян-Аватесян».
В целом на тот момент я оценивал свои шансы довольно позитивно. Никакого насилия мне не вменяли, доказательств кроме экспертиз, по сути, и нет,
Я тогда еще не смотрел, какие срок положены по статьям, которые мне вменяют, и полагал, что мне дадут максимум 2-3 года, к тому же я рассчитывал, что Мосгорсуд отменит мое заключение под стражу. А пока меня ждало впереди несколько дней в ИВС, до отправки в СИЗО.
Дни в ИВС
Но любовь наша к Отечеству такова,
что мы мерим ее не нашим чувством,
а его собственным благом.
Цицерон, древнеримский мыслитель
На апелляцию по первому делу меня так и не возили. Как оказалось, суд оставил в силе приговор, лишь изменив в нем мелкие неточности, поэтому Юрий подал кассационную жалобу в Президиум Мосгорсуда и размышлял о подаче жалобы в ЕСПЧ.
Я много общался с Димой, моим сокамерником, естественно не рассказывая тех подробностей дела, которые ему не нужно было знать. Важно помнить, что везде могут быть стукачи и прослушка, поэтому не надо рассказывать тех вещей, которые вы собираетесь скрыть от следствия.
Мне повезло, что меня подселили к человеку, который уже отбывал наказания. Он рассказал мне много полезного о том, как вести себя в заключении. Сказал также, что лучше сидеть не на спецблоке, так как там нет никакой связи с внешним миром, кроме писем.
Дальнейшие несколько дней мы провели, читая книги, и общаясь друг с другом. Всего я провел в ИВС12 дней, хотя положено 10, а Дмитрий и того больше.
Делать в ИВС действительно нечего, кроме чтения книг, один день походит на другой. Правда под потолком, за решеткой висит радио, его нельзя включить или выключить, изменить громкость, им управляет кто-то из другого помещения. Когда не надо, его делали громче, например каждое утро включали гимн РФ (было забавно слушать слова про «свободное отечество»), когда же шли новости про тот же чемпионат мира по футболу, радио звучало приглушенно, так что приходилось вставать на лавочку, чтобы услышать результаты матчей.
Кормили на удивление хорошо, судя по всему, закупали из какой-то столовой или кафе. Учитывая, что у меня также была еда из передачек, питался я не плохо. К сожалению, из-за отсутствия холодильника еда быстро портилась. В неволе нет ничего постыдного, чтобы выбрасывать еду выдаваемую учреждением, но хлеб по тюремным понятиям нельзя выбрасывать в урну, его складируют отдельно, хоть потом его по итогу все равно выбросят в общий мусорный контейнер. Само собой разумеется, что вся еда в неволе считается общей.
Раз в неделю водят в душ по одному, но лично мне недостаточно было одного раза в неделю, и я старался дополнительно мыть голову под раковиной. Бритву в ИВС дают по требованию из личных вещей арестованного, тоже касается и лекарств.
В ИВС достаточно бдительно следят за заключенным. Каждый день узнают, требуется ли врач, есть ли жалобы и заявления. С периодичностью примерно в три минуты сотрудник ИВС заглядывает в глазок. В каждой камере стоит видео-наблюдение. На фоне этого, а также учитывая, как тщательно производится обыски, я размышлял, каким образом 10 лет назад Максим Базылев мог покончить здесь жизнь самоубийством, как гласит официальная версия. Скорее всего, его либо убили, либо дали возможность покончить с собой. В начале, я думал, что есть возможность разбить зеркало и вскрыть вены стеклом, но как сказал Дмитрий, это было оргстекло и самоубиться им не получиться.
В ИВС нет никакого понимания, кто сидит в других камерах. Везде водят по одному, даже если во время подачи еды кого то ведут по этажу, то специальное отверстие для подачи еды – «кормяк» закрывают, пока другого заключенного не проведут. Когда сотрудники заглядывают через «кормяк» в камеры, чтобы по разным причинам обратиться к арестованным, например, чтобы выдать передачку, никого з арестованных не называют по фамилии. Вместо этого сотрудник говорит, например, «Фамилия на «К», и затем ты уже сам должен назвать свою фамилию. Это делается для того, чтобы заключенные не услышали, кто находится в соседней камере, естественно по первой букве фамилии это сделать практически невозможно. Так оказывается психологическое давление, человек не знает одного ли его задержали, или рядом сидят его подельники. Так и я, проходя однажды, случайно мельком увидел, что ведут человека, похожего на моего товарища, о котором известно следствию. Позже я узнал, что я ошибся, и кроме меня никого не задержали.