Идеальный шпион
Шрифт:
— И эта твоя крошка Джорджи будет свидетелем, — сказал Найджел.
Мэри слышала собственную речь, но многих слов не понимала, потому что одним ухом она зарылась в подушку, а другим вслушивалась в утренние звуки просыпающегося Лесбоса, — они доносились из открытого окна их маленького дома с террасами, на самой середине холма, где разместился поселок Пломари; она вслушивалась в стрекот мопедов и моторных лодок; пение дудок и урчание грузовиков на узких улочках; вслушивалась в крики овец, которых резал мясник, и крики лотошников на рынке возле гавани. Покрепче зажмурившись, она могла представить себе рыжие крыши через улицу напротив, за трубами и бельевыми веревками, и садики на этих крышах, где росла герань, и вид на порт и длинный мол с мигающим красным огоньком вдали, и злых рыжих котов, которые греются на солнышке
С тех пор и впредь Мэри представляла эту историю так, как она рассказывала ее Джеку Бразерхуду: фильмом ужасов, который невозможно смотреть иначе как маленькими порциями, в котором она сама выступает в качестве основного злодея. Катер подходит к берегу, коты потягиваются, спущены сходни; английское семейство Пимов — Магнус с Мэри и их сын Том — друг за другом спускается на берег в поисках очередного идеального убежища вдали от всех и вся. Потому что ничто более не способно их от всего этого избавить, нигде не чувствуют они себя в достаточном отдалении. Пимы превратились в «Летучих голландцев» Эгейского моря — едва успев обосноваться, они опять пакуют вещи, в последний момент меняя рейсы пароходиков и острова назначения, как гонимые по свету проклятые души. И один только Магнус знает, в чем состоит проклятие, один только Магнус знает, кто их преследует и за что. А Магнус, прикрыв эту тайну улыбкой, надежно запер ее, как и все прочие свои тайны. Она видит, как весело он шагает впереди — одной рукой он удерживает на голове соломенную шляпу, чтобы ее не сорвало ветром, в другой болтается его чемоданчик. За ним поспешает Том в длинных серых фланелевых брюках и форменном школьном блейзере со значком его младшей бойскаутской дружины на кармане — формы он не желает снимать, несмотря на восьмидесятиградусную жару. Она видит и себя — одурелую после вчерашней выпивки и кухонного чада, но уже замыслившую, как предать их обоих. А за ними следуют босоногие местные носильщики, сгибающиеся от переизбытка вещей — всех этих полотенец и постельного белья и хлебцев «Уитабикс», которые так любит Том, и прочего хлама, который она набрала в Вене и припасла для их «великого путешествия», как называет Магнус этот доселе невиданный их совместный семейный отдых, мечту о котором они, по всему судя, так долго лелеяли, хоть Мэри и не помнит, чтоб о таком отдыхе заходила речь раньше чем за считанные дни до отъезда. Честно говоря, она бы предпочла вернуться в Англию, забрать собак от садовника, а длинношерстного сиамского кота — от тети Тэб и провести это время в Плаше.
Носильщики опустили на землю свой груз. Магнус, как всегда щедрый, одаривает их из сумочки Мэри, которую она держит открытой. Неловко склонившись перед приемной комиссией лесбосских котов, Том заявляет, что уши у них похожи на листочки сельдерея. Раздается свисток, носильщики вспрыгивают на сходни, катер возвращается в туман. Магнус, Том и предательница Мэри глядят ему вслед с грустью, с какой всегда провожаешь корабли, возле ног их в беспорядке составлены пожитки, а маяк струит свой красный свет прямо на их головы.
— А после этого мы сможем вернуться в Вену? — спрашивает Том. — Мне так хочется повидаться с Бекки Ледерер.
Магнус не отвечает. Он слишком занят собственными изъявлениями радости. Он изъявлял бы радость даже на собственных похоронах, и Мэри любит в нем эту черту, как любит в нем и многие другие черты, до сих пор любит. Иногда его явные добродетели как бы служат мне обвинительным приговором.
— Вот оно, Мэбс! — восклицает Магнус, величавым жестом обводя голый конус холма с прилепившимися к нему коричневыми домиками — последний их приют. — Мы нашли его! Наш Плаш-на-взморье!
Он поворачивается к ней с улыбкой, которой она до того времени за ним не замечала — улыбкой такой храброй, такой усталой и светлой в своей отчаянности.
— Мы здесь в безопасности, Мэбс! Все в порядке!
Рука его обвивает ее плечи, и она не отодвигается. Он привлекает ее к себе, они обнимаются. Том протискивается между ними и обнимает их обоих.
— Эй, я тоже хочу! — говорит он.
Тесно сомкнувшись, как вернейшие союзники, трое людей идут по молу, оставив багаж там, где он есть, пока не найдут для него более подходящего места. Ловкий Магнус с самого начала угадывает, в какую таверну им следует пойти, и кого очаровать, и кого завербовать в
— Слушай, Мэбс, к чему такое ужасное выражение лица? — говорит Магнус, желая ее растормошить. — Разве тебе не по вкусу наш новый Schloss? [15]
— Ты рассмешил меня, и я улыбнулась.
— Это не было похоже на улыбку, — говорит Магнус и сам изображает улыбку. — С моего места это виделось скорее как гримаса.
В Мэри закипает раздражение, и, как всегда, она не в силах его сдержать. Замышленное, хоть еще и не совершенное преступление, заставляет ее чувствовать себя виноватой.
15
Замок (нем.).
— Вот ты о чем! — резко отчеканивает она. — Хочешь сказать, что не на ту тратишь свое остроумие!
И, ошарашенная собственной грубостью, Мэри заливается слезами, в то время как ее судорожно сжатые кулаки барабанят по подлокотникам плетеного кресла. Но Магнус ничуть не обескуражен. Магнус ставит на стол, рюмку, подходит к ней. Он нежно похлопывает ее по руке, ожидая, когда она обратит на него внимание. Он заботливо отставляет от нее рюмку. Несколько минут спустя пружины их новой кровати стонут и воют, как целый оркестр настраиваемых духовых инструментов, потому что на помощь Магнусу приходит отчаянное желание. Он ведет себя с ней так, будто они видятся в последний раз. Он укрывается в ней, будто она его единственное прибежище, и Мэри покорно разделяет с ним этот пыл. Она силится угнаться за ним, она кричит: «О, пожалуйста, пожалуйста, ради Бога!» Наконец это происходит, и на один благословенный миг вся мерзость этого мира для Мэри перестает существовать.
— Мы, между прочим, будем жить здесь под фамилией Пембрук, — говорит Магнус через паузу, но все-таки раньше, чем хотелось бы.
Пембрук — это один из рабочих псевдонимов Магнуса. Паспорт на имя Пембрука у него в чемоданчике, она там уже его обнаружила. Фотография на паспорте искусно смазана — это может быть Магнус, а может — и кто-то другой. Когда она занималась подделкой документов в Берлине, такие фотографии они называли «плывунами».
— А Тому что я скажу?
— Зачем ему вообще говорить?
— Фамилия нашего сына — Пим. Ему может показаться странным, если ему скажут, что отныне он Пембрук.
Она ждет, ненавидя себя за неуступчивость. Магнусу обычно не приходится долго думать в поисках ответа, даже если ответ связан с тем, как бы им получше обмануть собственного ребенка. Однако сейчас ответ он находит не сразу, она чувствует, как он ищет его, лежа рядом с ней, без сна в темноте.
— Что ж, ну скажешь ему, что Пембруки — это владельцы дома, в котором мы живем, я так думаю. Мы пользуемся их фамилией, чтоб нам доставлялись покупки. Это в случае, если он спросит, конечно.
— Конечно.
— Эти двое дядечек все еще здесь, — говорит стоящий в дверях Том, который, оказывается, присутствовал при разговоре.
— Какие еще дядечки? — произносит Мэри.
Но по затылку ее бегут мурашки, ее бросило в пот от страха. Что он слышал, Том? Что видел?
— Те, что чинят мотоцикл возле ручья. У них с собой спальные мешки армейского образца, фонарик и хорошая палатка.
— На острове полно туристов, — поясняет Мэри. — Иди обратно в постель!
— И на катере они тоже были, — говорит Том. — За шлюпкой прятались. Они там в карты играли. И следили за нами. И говорили между собой по-немецки.