Идеальный вариант (сборник)
Шрифт:
– И какое это имеет отношение к реальной жизни? Поезжай полечись или полюбуйся. Делов-то.
– Еще там свобода. – Ира потеряла пыл и эту коронную фразу бабулечки произнесла без должного жара.
– А тут, что ли, рабство? – Кавалер расхохотался и даже покрутил пальцем у виска. Девушка сочла себя оскорбленной, а отношения, которых, в общем-то, и без того не было, исчерпанными.
Конечно, следовало признать, что молодой человек имел полное право не разделять ее позицию. Времена изменились: границы открыты, ветер свободы набирает силу. Но ведь можно взглянуть на это и с другой стороны: воспользоваться этим ветром и на всех парусах помчаться к открывающимся возможностям.
Рекомендации рекомендациями, но приглашать на работу молодого специалиста без опыта работы никто не торопился. Тем более в стране, где медицине придают чуть ли не самое большое значение в мире.
– Надо подавать на ПМЖ, – сказала бабушка. – Иначе тут болото засосет.
Внучка и не хотела, чтобы ее засосало. Пахать в городской поликлинике за копейки особой охоты не возникало. Устроиться в выросшие, как грибы, коммерческие медицинские центры не позволяло отсутствие связей, а открыть кабинет на дому – страх. Времена наступили не просто свободные, а слишком свободные: разгул бандитизма, вымогательства и постоянных разборок, что словами не ограничивались. Даже если с собственным бизнесом и удастся избежать наезда рэкетиров, то вряд ли удастся договориться со всеми соседями, чтобы те не стукнули о бормашине куда следует. Времена всеобщего коммунального братства ушли безвозвратно, растворились в межклассовом неравенстве, зависти и злобе. Девушка подала документы на выезд.
Через полгода пришел отказ. Воссоединением с семьей, поскольку отец по-прежнему жил в Москве, здесь и не пахло, а сама Ирочка по законам Израиля являлась русской согласно национальности матери. Бабулечка внимательно изучила бумаги, прикинула, что по программе верующих, желающих непременно жить на родине Христа, их теперь тоже не выпустят, и объявила:
– Будем выходить замуж.
– За кого? – Внучка испугалась.
– За израильтянина. – Бабуля оставалась невозмутимой. – А что? Чем они хуже наших? Может, даже лучше. И гражданство быстрее получишь, и кабинет свой открыть с мужем-израильтянином проще.
– Подумаю, – пообещала девушка, впервые в жизни не выразив безоговорочного согласия с любимой бабулечкой.
– Тут и думать нечего. Мысль отличная.
Через пару дней Ирочка признала, что мысль не так уж и плоха. В конце концов, ей уже почти двадцать пять, а опыта в общении с мужчинами как не было, так и нет, если не считать неловких и немного пьяных поцелуев с Борькой Штейном на выпускном. А замуж выходить надо. И детишек рожать. Да и уехать, в конце концов, тоже надо, потому что она ведь и надежда, и опора, и кровиночка.
Подали документы в брачное агентство. Бабулечка просматривала анкеты женихов, мама горестно качала головой и спрашивала: «А как же любовь?» Ниночка вообще считала происходящее забавной игрой. Она сдавала вступительные в училище и думала только о балансе, клоунаде и эквилибре.
Наконец из дюжины кандидатов были отобраны трое наиболее подходящих, по авторитетному мнению бабулечки. Ирочку на выездные смотрины теперь не выпустило бы посольство, а потому кавалерам было предложено посетить Москву (ясное дело, не одновременно).
Раньше других прибыл врач-гинеколог из Хайфы, чья анкета показалась самой приемлемой. Во-первых, Красное море не где-то, а у порога, а во-вторых, врач. С кем еще внучке искать общий язык, как не с коллегой? Работал он, правда, в больнице, но ведь можно и переориентироваться на частную практику. А с двумя частными кабинетами жизнь должна быть у молодых (молодому, правда, должно было стукнуть
Сладкое Ирочка никогда не любила. Видно, не зря. Гинеколог в первый же вечер надрался вдрызг, начал распускать руки и настаивать на том, чтобы Ира, на правах будущей жены, осталась в его номере. Девушка еле вырвалась и с гинекологией завязала. Не зря. Несостоявшийся жених трезвонил неделю, требуя вернуть деньги за билет и оплатить моральный ущерб за испорченный отпуск. Его испорченный отпуск не шел ни в какое сравнение с испорченным настроением Ирочки. Мама вздыхала, Ниночка смеялась, бабулечка не теряла надежды.
Прибыл второй жених – инженер из Тель-Авива. Пригласил в ресторан (недорогой), купил билеты в театр (правда, на балкон, но все лучше, чем шляться по улицам, как школьники), читал стихи Пушкина на иврите. Было не романтично, а смешно. Но смех еще никому не вредил. На прощание церемонно шаркнул ножкой и поцеловал руку. Девушка решилась пригласить жениха на смотрины. Явился: Ирочке – три гвоздички, потенциальной теще – коробку зефира, Ниночке и бабулечке – по скромной и бесплатной улыбке, как у работников фастфуда. В общем, скромненько, но без вкуса. Ладно, вкус можно и привить. Тридцать лет – это, конечно, не ребенок, но и не сорокапятилетний сексуальный маньяк с абсолютным отсутствием хороших манер. У этого – Якоба – с манерами все было очень даже прилично. Пользовался ножом, рот промокал салфеткой, изображал, а может, и испытывал искренний интерес к тому, что говорила бабулечка. Вернее, не говорила, а спрашивала. Отвечал спокойно, ничуть не смущаясь и не тушуясь.
– Я, конечно, предполагаю, что между Ирочкой и вами возникнут определенные чувства, – пафосно говорила та, – и для нее не будет иметь никакого значения то, о чем я вас сейчас спрошу, но для меня важно благополучие моей кровиночки. Так что, надеюсь, вы поймете и извините мое любопытство. Хотелось бы узнать, насколько твердо вы стоите на ногах?
Ирочка, заливаясь краской, переводила. Гость отвечал, не робея:
– Машина (б/у, конечно, но на колесах), квартира (не в центре города, зато пятикомнатная). – Тут щеки бабулечки порозовели.
Ниночка фыркнула и вышла из-за стола – приближался зачет по акробатике. Мама отправилась проверять у Алеши уроки, а Ирочка думала, что Борька Штейн позвонил вчера, спустя семь лет, как ни в чем не бывало, и объявил, что «в одной симпатичной клинике требуется не менее симпатичный врач-стоматолог». Зарплата, кстати, тоже обещала быть симпатичной. Девушка сказала, что собирается выходить замуж и уезжать. Борька сказал, что ему все ясно, и попросил перезвонить, если передумает. Теперь она размышляла, что бы это значило: передумает уезжать или выходить замуж? Хотя какая разница, если она не собирается передумывать ни того, ни другого. Но симпатичное место так и маячило перед глазами и казалось теперь более реальным, чем вожделенный, но все еще призрачный собственный кабинет в Израиле. Она так и витала в облаках, не заметив, как разговор за столом закончился и «жених» засобирался в отель.
– Я вызову такси.
– Лучше метро, – скромно опустил глаза Якоб.
– Тогда провожу до станции. – Ирочка скинула тапки.
– Ой! – всплеснула руками бабулечка. – Что-то мне нехорошо. Наверное, переела. Ты не могла бы остаться? – внучке. – Вы уж извините, – гостю.
– Конечно, конечно! – она – на русском, Якоб – на иврите.
Кавалер отбыл восвояси. Обеспокоенная девушка взяла в руки тонометр:
– Тебе плохо?
– Еще как. – Бабушка лихо вскочила со стула и принялась собирать тарелки. – Неужели не понимаешь, что тебя ждет с этим человеком?