Идеальный вариант (сборник)
Шрифт:
– Бери. Я все равно уже не собираю.
– Да неудобно.
– Давай забирай и вали!
– Как это? – Мишка расстроился.
– Вот так. Ноги в руки и побыстрее.
– А почему?
– Почему? Почему? Девушка придет. Новая.
– Ясно. – Мальчик сник.
– Да не кисни. Я к тебе завтра приду.
– Как придешь?
– Ногами. Как же еще? И марок еще принесу, лады?
– Лады.
– Ну, чеши давай.
Во дворе уже было темно. Мишка даже и не подумал о грядущей головомойке. Влетел, как ошпаренный, с широченной улыбкой во весь рот. Какие нахмуренные брови
– Бабуль, бабуль, тесто ставь! А бульон сваришь? Ой, а в комнате-то беспорядок! Сейчас уберу. Мам, куда вот эти вещи: в шкаф или в диван? Мам, цветы полей! А я завтра еще пропылесошу.
– Да что случилось-то? – От такого натиска и мама, и бабушка забыли о планах задать ему по первое число. – Пожар у нас?
– Нет. Гости.
– Какие еще гости? – нахмурилась бабушка.
– Брат придет.
– Какой такой брат?
– Мой. Сережа. Старший. Я у него сейчас был.
– У него? И что вы делали? О чем говорили?
– Ну, мы же братья, ба. Нашли общий язык.
Та растерянно смотрела на внука и молчала. Молчала и мама. Молчала и улыбалась, и взглядом хвалила сына, и радовалась за него, и прощала.
Мальчик долго не мог уснуть. Все ворочался в кровати, представлял завтрашний день, смотрел на ходики на стене и пытался заставить минутную стрелку идти быстрее. Заснул только тогда, когда услышал, как на кухне мама сказала:
– Теперь понимаешь, что только о нем я и думала?
И бабушка (надо же!) не стала спорить, а согласилась:
– Понимаю.
Мишка уснул. Ему приснился маленький глобус.
Велуня
В детстве ее называли по-разному. Верой всегда звала бабушка. Она была важной и строгой дамой, курила папиросы и красила губы ярко-красной помадой. Папа над ней посмеивался и тайно окрестил тещу «Дьяволом революции». Сам он называл дочку Верочкой. Мужчина вообще не признавал пафоса и сдержанности в общении с детьми. И когда бабушка ровным размеренным тоном произносила веское Вера, тут же приподнимал брови и корчил смешную рожицу, отчего дочери хотелось смеяться, а не втягивать голову в плечи, как это обычно бывало при общении с бабушкой.
Подружки в школе звали Верусей – она была доброй, мягкой, покладистой, говорила тихим, вкрадчивым голосом, и даже в ее имени хотелось слышать нежность и теплоту. Учителя заглядывали в журнал и, поразмыслив минуту-другую, вздыхали: «Сазонова» – у них, в отличие от девочек, не было причин радоваться существованию этой девочки.
– Ни рыба ни мясо, – говорил классный руководитель – историк. Девочка путала даты и упорно не хотела замечать никакой разницы между Куликовской и Бородинской битвами.
– Посредственно, весьма, – хмурился математик. У доски ученица плыла и тонула в дебрях уравнений, теорем, слагаемых и множителей.
– Вопиющая безграмотность и никакой аккуратности! – хваталась за голову русичка. Девочка делала по три ошибки в каждом слове и сажала по несколько клякс на тетрадной
– Полное отсутствие всякого присутствия, – объявляла учитель рисования, когда вместо яблока на натюрморте расползалось нечто неопределенное, напоминающее то ли грушу, то ли огромный лимон.
В том же духе высказывались биолог, физик и трудовик.
Она не разбиралась ни в соцветиях, ни в оптике, ни в устройстве швейной машинки.
И только голос учителя музыки выбивался из стройного хора.
– Талант. Настоящий! – охала та и отправлялась к девочке домой разговаривать о том, что талант надо развивать.
– Певичку из Веры хотите сделать? – щурила глаза бабушка и затягивалась папиросой, выдыхая едкий дым прямо в лицо гостье. – Не позволю!
– Инструмент, наверное, дорогое удовольствие, – вздыхал папа. – Мы сейчас не осилим. Простишь, Верочка?
Девочка согласно кивала. Петь любила, но профессиональных занятий побаивалась (а ну как и там всех разочарует и заставит хвататься за голову и сердце из-за своей никчемности и бестолковости). Да и потом, когда заниматься? Папа весь день на работе, бабушка то на кухне, то на очередном партийном съезде, мама третий год лежит после родов (что-то там стряслось ужасное с позвоночником. Название длинное, специальное. Девочка, конечно, не помнит, да и зачем? Главное – результат, а как он там называется по-научному мамин паралич – не все ли равно?). Она лежит и раздает с кровати поручения, а за близнецами (братишкой и сестренкой) глаз да глаз нужен.
– Веруня, возьми это! Веруня, подай то! Веруня, сходи туда! Принеси! Убери! Положи!
А еще и маму надо накормить, обтереть, переодеть и поговорить обязательно. Иначе снова впадет в депрессию, будет лежать целыми днями и смотреть в потолок, а Веруня без четкого руководства как без рук. У нее тогда работа застопорится и будет буксовать. Посуда останется немытой, вещи – раскиданными, а близнецы – нечесаными.
В общем, работы хватает, дел невпроворот. Она их и делает. Ей не тяжело. Правда, посуду бьет часто и одежду малышам заляпывает. Такая вот неаккуратная. Бабушка качает головой, кривит пурпурные губы и вздыхает:
– Ох, Вера, Вера.
Папа приходит и кидается на подмогу, оттесняет дочку:
– Иди-ка, Верочка, погуляй. Погода на дворе какая!
А там, кроме погоды и подружек, скачущих через скакалку, злые мальчишки, что, завидев девочку, станут свистеть, улюлюкать и громко орать обидные кричалки:
– Верка, Верка – в попе грелка.
Или еще хуже:
– Сазонова Верка – корова Сопелка.
Сопелка – потому что у нее аденоиды. Нос вечно сопливый, забитый и хлюпающий, и она им громко и натужно сопит. А корова – потому что девочка полная. А как иначе, если вместо еды – сплошные перекусы. Бабушка кашеварит, конечно, но пока всех накормишь-напоишь, самой о себе заботиться охота пропадет. Кусок хлеба в рот засунешь, яблоком похрустишь – да и ладно. А за куском хлеба тянется баранка, за ней – пряничек, а потом и сухарики на закуску. Как тут похудеешь? Да она и не старается. Даже наоборот. Худеть нельзя. Ей сила нужна и мощь. Будет тощей – не сможет ни маму ворочать, ни ребятню таскать.