Идеальный выбор
Шрифт:
Джеймс запер обе квартиры и последовал за «скорой» на такси, попутно разбудив по мобильнику друзей и знакомых. Водитель, ехавший с бешеной скоростью, отказался от чаевых:
— Не, парень. Тебе, молодому отцу, денежки еще понадобятся, уж поверь.
Джеймс спорить не стал. Возможно, водитель был не так уж далек от истины. Расплатившись, Джеймс вышел из машины — в пять утра, в начале зимнего дня. Небо было удивительно чистым для Лондона. На востоке Джеймс заметил поразительно яркую звезду. Подивившись ее чистому сиянию, он развернулся и двинул в здание больницы, его ждали неотложные
Когда Джеймс повернулся, звезда тоже сдвинулась с места. На ее ярко-белом фоне мерцал красный огонек Звезда плыла на юг — сегодня она первой прибудет в аэропорт Гатвик.
Тридцать восемь
Сын Софии весил чуть больше семи фунтов. Он появился на пару недель раньше срока, потому был небольшим, но вполне здоровым. Родившись, мальчик не переставал плакать, кричать, выть и хныкать. Унять его не удавалось, пока Софию не оставили одну и не задвинули шторки вокруг ее кровати. Тогда она протянула младенца Габриэлю. Ребенок улыбнулся и перестал плакать. Он походил на Габриэля — смешение рас, смешение стилей. Темная кожа, копна черных кудряшек и большие голубые глаза, как у Софии в детстве, но миндалевидной формы.
София смотрела на Габриэля, державшего притихшего ребенка.
— Значит, там, наверху, решили, что девочка не справится?
— С чем?
— Со всем, с чем ему предстоит справиться. Этому мальчику.
— И что?
— Я просто подумала, что могли бы на этот раз рискнуть и поставить на девочку.
Габриэль глянул на ребенка, потом на Софию.
— А, понял. Но ведь ты же сделала это, стала матерью. Вопреки всему. Разве это не отклонение от традиций?
— В общем, да, но я ведь само совершенство, ты сам говорил.
— Верно. А мир — нет. Люди еще не скоро научатся слушать девочек.
София пожала плечами:
— Да я и не против. У мальчиков одежки круче. И наверное, с сыном мне легче будет управиться.
Она взяла ребенка на руки, внимательно посмотрела на его личико, на мутные глазки и улыбнулась.
— Я никогда не пыталась представить, на кого он будет похож. Точнее, — поправилась София, — я вообще не думала о нем, если не считать страха перед родами. Ну и… — София перешла на шепот, — его божественного происхождения. Мне казалось, что когда он появится, если будет здоровым и все такое, то все получится само собой. Ну, то есть он сам о себе позаботится. Я думала: вот рожу и типа моя работа сделана. По крайней мере, что там дальше будет, я как-то себе плохо представляла. Мне хватало заморочек со всем остальным, про то, что там потом, я даже не задумывалась. Скажи, я, наверное, дура?
— Нет. Даже те, кто забеременел по собственному желанию, иногда забывают, что в конечном счете с ребенком приходится жить каждый день. А ты и вовсе ничего не планировала.
— А я о чем тебе восемь месяцев подряд талдычила! — София погладила мягкий пушок на голове младенца. — Столько суеты, а он — всего лишь маленький ребенок.
— Точно, — подхватил Габриэль. — Всего лишь ребенок.
— Пока.
— Да. Как ты его назовешь?
София закатила глаза:
— Ой, я не знаю. Как мне следует его назвать? Может,
Габриэль покачал головой:
— Нет. Это слишком даже для Крауч-Энда.
— Можно притвориться, что он вроде какого-нибудь латиноамериканского паренька из сериала «Нью-Йоркская полиция», и назвать его Иисус, только произносить по-испански: Хесус.
— Очень уж откровенно.
— Пожалуй, да и на неприятности можно нарваться. — София поцеловала ручонку младенца. — Мне нравится имя Габриэль.
— София, умоляю! Белая мать-одиночка, ребенок смешанных кровей, отец даже на выходные его не забирает, — да его в школе будут все время дразнить Гей-бриэлем!
— Белая мать-одиночка и к тому же стриптизерша, не забывай. Ладно. Как я его ни назову, его все равно будут дразнить. От этого ни один ребенок не застрахован. Ему бы лучше с детства уметь постоять за себя. Потом, мы ведь не знаем — он может и геем оказаться.
— Может, — кивнул Габриэль.
София откинулась на кровать и крепко прижала ребенка к себе.
— Ты действительно не знаешь, что с ним случится?
— Нет, не знаю. Но уверен, что все будет в порядке.
— Ей ты то же самое говорил?
— Кому?
— Предыдущей матери.
— Она не спрашивала.
— Еще бы.
София закрыла глаза. Ей очень хотелось надеяться, что Габриэль говорит правду.
Она заснула. Габриэль и младенец разглядывали друг друга.
Первый день своей жизни маленький Габриэль провел в больнице. Софию не выпустили домой, поскольку ребенок родился раньше срока, а София сказала врачам, что живет одна. Посещения были официально запрещены, но к Софии потянулся непересыхающий ручеек визитеров. Уговаривая персонал пропустить их, гости особенно напирали на одинокий статус роженицы. К тому же некая невидимая субстанция, оставленная Габриэлем, отбывшим по своим делам, смягчала сердца медработников. Бет с двойняшками, пристегнутыми спереди и сзади (Пит вкалывал на срочной работе), зашла по пути на консультацию для амбулаторных пациентов, проходившую в другом крыле больницы.
— Ну и как ты себя чувствуешь?
— Не знаю. Странно, но лучше, чем вчера. Мне кажется, что роды подействовали как электрошок, только не на мозги, а на тело.
— Что ты имеешь в виду?
— У меня больше нет депрессии. Я потрясена, удивлена — ребенком, самим его присутствием и тем, что оно для меня значит.
— Выходит, с депрессией покончено?
— Да.
— Может, тебе тоскливо?
София замотала головой:
— Не думаю. Нет, правда. Я устала, и тело немного болит, — вернее, на самом деле дико болит, но я в порядке. Странно, но, по-моему, я изменилась.
Бет подавила зевок и стерла молочную отрыжку со своего плеча.
— Только не говори, что чувствуешь себя наконец состоявшейся. Я этого не вынесу.
— И не скажу. Я и до того чувствовала себя состоявшейся. До депрессии уж точно. Месяца до седьмого я испытывала такие ощущения, о которых раньше и не подозревала. Мне нравилось расти. С самого детства я не могла понять свое тело. Я боролась с ним, шпыняла, уродовала «ради искусства». А когда забеременела, бороться с ним уже не было смысла. И я научилась его любить.