Идеи и интеллектуалы в потоке истории
Шрифт:
чужих идей говорит о том, что работа по операционализации тщетная,
поэтому мало кто ею и занимается.
Сопоставление случаев с различными значениями заданных
параметров и последующие выводы относительно гипотезы.
Фиксация на одном случае никогда не даст теоретического результата
просто потому, что такой материал не позволяет отчленить
существенное от множества привходящих конкретных
133
особенностей. Приверженность статистике (например, в экономике и
социологии) накладывает жесткие требования на величину выборки,
количественную измеримость величин, что всегда ведет к
значительному упрощению модели.
Провальным, особенно в отечественном обществознании, оказывается средний уровень —
теоретический и эмпирический анализ небольшого числа специально
отобранных случаев для проверки гипотез. По-видимому, здесь
совместно действуют факторы конфликтной поляризации
«качественников» и «количественников», отсутствия ярких образцов
исследований (блестящие классические работы Баррингтона Мура и
Теды Скочпол 36 о случаях социальных революций до сих пор не
переведены и мало кому известны), общее недоверие гуманитариев к
логике и логическим методам анализа причинности.
Проверка эмпирической подкрепленности гипотезы другими
исследователями на другом материале, при положительном результате
— пополнение (аккумуляция) общепризнанных теоретических
положений. Поскольку общие операционализируемые гипотезы не
формулируются, то и проверять нечего. Однако, я подозреваю, что и
при появлении оных ситуация бы не изменилась. Когда Р. Карнейро
опубликовал статью о происхождении государства, десятки
антропологов вплотную занялись эмпирической проверкой и многие
выступили с опровержениями теории стесненности, которые затем тот
же Карнейро использовал для ее обогащения и развития [Карнейро
[1970] 2006; Carneiro, 1988]. Вероятно, нечто подобное имеет место
в нашем естествознании, но в социальных науках ничего, даже
отдаленно схожего, не происходит.
Кроме вышеуказанных факторов действует еще один: провинциальность
российских социальных наук стала самопрограммируемой (ср.
с известным эффектом самоисполняющегося пророчества). Мы сами привыкли думать, что
в российской социальной теории ничего нового и оригинального
появиться не может, поэтому никто и не будет инвестировать время и
силы для проверки (тем самым, поддержки и популяризации) теории
соотечественника.
Почему же тогда не проверять теории, поступающие из западных
интеллектуальных центров? Здесь оказывается настолько
соблазн «разоблачения неадекватности», что вкупе с идеологией
идиографии и предметного эксклюзивизма они дают предсказуемый и
бесперспективный результат: «тамошние теории, конечно, очень
интересны, но у нас все совсем другое, поэтому теории эти не
применимы и проверке не поддаются».
36 Moore, 1966; Skocpol 1979; см. также: Розов, 2001, с. 230-251.
134
Периферия осознала себя периферией и уже поэтому останется ею
на долгое время. Пути выхода из этой ловушки будут обсуждаться
в заключительных главах этой книги.
135
Глава 9. Российская геополитика как наука: отменить нельзя
развивать
Насколько оправдана дискредитация геополитики?
Геополитика — пожалуй, наиболее популярная тема в сегодняшней
российской публицистике и политической риторике. Не говоря уж о
том, что имеется гораздо больше претендующих на профессиональную
компетентность в геополитике, чем в экономике, социологии,
регионалистике, демографии. Интерес и общественное внимание есть,
исследовательские центры имеются во множестве.
С другой стороны, понятное отторжение вызывает вахканалия
имперской, шовинистической, ксенофобской риторики под видом
«геополитики». Вполне ожидаема раздраженная реакция либеральной
и западнической общественности, которую, в частности, выразил
Сергей Медведев в статье « Соблазн геополитики». Здесь автор бичует
геополитику в целом как направление мысли:
«Мне кажется, проблема в том, что профессор Пастухов случайно забрел
туда, куда приличному человеку ходить не стоит, — в шатер бродячего
шапито под названием “геополитика”. Там скачут по кругу лошади,
летают гимнасты и подвизаются разного рода фокусники. Сто лет назад,
во времена Рудольфа Челлена и Фридриха Ратцеля, геополитика
обладала определенной интеллектуальной свежестью, но в последние
полвека изрядно заплесневела и была отправлена западной политической
наукой в дальний угол чулана как один из изводов теории политического
реализма, удел ветеранов холодной войны типа Збигнева Бжезинского
или Джона Миршаймера, статья которого в июльском номере Foreign
Affairs про то, как Запад “упустил” Россию, была с восторгом принята