Идеофон
Шрифт:
Арестант вздрогнул. Лицо его побледнело.
— С каких это пор, — ответил он, — в Италии без суда казнят людей электричеством?..
Беричи громко рассмеялся.
— Ничего подобного! — И он надел себе на голову металлический колпак. — Вот смотрите. Эта штука столь же безопасна для жизни, как ваша собственная шевелюра. Это новый аппарат, при помощи которого можно слушать ваши мысли. И если вы невиновны, то должны охотно согласиться на опыт: мы тотчас же убедимся, что ваша совесть чиста, как стерилизованное молоко.
Селла вопросительно посмотрел на следователя.
— Ручаюсь вам, Селла, что ваша жизнь вне опасности, — нетвердо проговорил
Селла подумал и, махнув рукой, уселся в кресло.
Беричи быстро надел на голову арестанта металлический колпак и что-то повертел в одной из коробочек. Послышалось жужжание индукционной катушки. Легкий ток пополз, как прикосновение муравьиных ножек, по голове арестанта. Селла вздрогнул и поморщился.
— Ведь не больно? Даже приятно, не правда ли? И предохраняет голову от мух. Вот так. А я усядусь здесь, за вами, буду слушать в телефон и записывать ваши безгрешные мысли. Сидите совершенно спокойно и думайте, о чем хотите.
И изобретатель идеофона уселся в кресло с телефонными наушниками на голове и с карандашом и блокнотом в руках.
Наступило жуткое молчание. Тишина нарушалась только жужжанием индукционной катушки. Минетги и карабинеры с тревогой следили за опытом.
Через несколько минут Селла привык к проходившему по голове току и почти уже не ощущал его. Но скоро он начал испытывать нечто более мучительное: боязнь погубить себя неосторожной мыслью. Он изнемогал от внутренней борьбы. Необычайным усилием воли он старался отвлечь свои мысли от опасных воспоминаний. Но непокорная мысль возвращалась к этим запретным местам памяти, как мотылек к пламени свечи, которое рано или поздно обожжет его крылышки…
«Напрасно я согласился, — думал Селла, — как бы меня не поймали на удочку. Ах, черт возьми!.. Ведь если они слышат мои мысли, значит, они уже услышали, что я боюсь попасться на их удочку. Что, если они сочтут это за признание вины?.. Глупости! Какое же тут признание?.. И никакой вины нет. Однако надо думать о чем-нибудь другом… Облака… Вот за окном, в небе, плывут облака… буду думать о них. Облака… облака… Но ведь я могу подумать о том, что я стрелял, просто подумать: „Я стрелял“. Ведь это только мысль! Это каждый может подумать. Неужели этими словами я уже обвинил себя?..»
От нервного напряжения, от металлического колпака на голове, горячего от жары, и нудного щекотания электрического тока у Селла кружилась голова и по всему телу выступила испарина. Он не привык управлять своими мыслями, обычно они плыли у него чередой, как цепь облаков. А тут надо было все время следить за собой, думать о том, чтобы не думать о выстреле в Сиене… Это было сверх его сил.
«Чепуха, глупость! Буду считать. Раз, два, три… Премьер-министр ехал в черном автомобиле со своим толстым секретарем… четыре, пять… Переодетые сыщики изображали народ, приветствовавший „любимого“ вождя… шесть, семь… опять я думаю об этом! Ну, и что ж из этого?.. Ведь я случайно находился на месте происшествия!.. И потом, это только мысль… Анжелика… — вдруг неожиданно подумал Селла о жене. — Как она волнуется!.. А Микуэль, вероятно, доволен. Он остался мне должен. Вот-вот, буду думать о своем».
Но через несколько минут его мысли вновь витали над роковой площадью в Сиене.
Вдруг Селле показалось, что он изобрел очень остроумный способ борьбы с врагом, подслушивающим его мысли.
«Эй,
Селла улыбнулся. Он стал весел.
«Если хотите, синьор, я мысленно спою вам песенку:
Если горе сердце гложет, Осуши бокал вина! Старый друг — оно поможет, Лей полнее, пей до дна!..»Он мысленно пел, а под словами веселой песни незаметно для него самого, как черная змея среди цветов, проползала опасная мысль…
"Пуля прошла всего на один палец над головой премьера… Она попала в витрину магазина и сделала в стекле круглую дырочку. Ни одной трещины… Премьер откинулся на спинку автомобиля и, побледнев, смотрел на толстого секретаря… Чьи-то руки схватили меня за плечи…"
Селла вдруг похолодел от ужаса, когда заметил эту черную змею запретных воспоминаний. Он хотел усыпить песенкой внимание своего врага, но усыпил свою собственную бдительность. Впервые за всю жизнь он заметил, что в мозгу могут протекать одновременно несколько верениц мыслей. Одни из них, как освещенные солнцем корабли, плывущие по зеркальной поверхности моря, протекают в свете нашего сознания. А другие, подобно глубоководным рыбам, скользят незаметно в глубине и мраке подсознательной жизни. Вместо одного врага, одной вереницы мыслей их было несколько — тысячи цепочек мыслей, за которыми невозможно уследить… "Что, если все их можно подслушать этим чертовским аппаратом?.."
Селла похолодел. Он скрипнул зубами и не мог сдержать стона. Его нервное напряжение готово было перейти в истерический припадок. Он уже хотел крикнуть: "Довольно! Я виновен!" — чтобы скорее прекратить эту пытку.
И, как только он подумал об этом, жужжание индукционной катушки вдруг прекратилось.
— Ну, что ж, достаточно! — услышал он голос Беричи, сделавшийся вдруг сухим и официальным.
— К сожалению, вы оказались не столь невинным… За это время, как я слушал ваши мысли, вы не раз, не два и не три выдали себя, хоть и пытались отвлечь свои мысли от опасных воспоминании… Извольте же подписать заявление о том, что вы признаете себя виновным в покушении!
Селла, блуждая глазами, сделал подпись трясущейся рукой и, шатаясь, вышел из кабинета.
Минетги бросился к Беричи и обнял его.
— Гениально! Поразительно! Вы оказали мне и правосудию чрезвычайную услугу. Я бесконечно благодарен вам, хотя, конечно, моя благодарность ничтожна по сравнению с тем, что ожидает вас… Признаюсь, я очень сомневался, но теперь…
Беричи не дал ему договорить. К изобретателю "идеофона" вернулась вся его насмешливость и веселость. С ловкостью обезьяны выскользнул он из объятий Минетги и, сощурив хитро левый глаз, спросил:
— А теперь вы верите в мое изобретение?
И опять, не дав договорить следователю, он затараторил:
— И напрасно! Совершенно напрасно! Мой секрет изобретен не мною. Он изобретен давным-давно тем, который первый крикнул: "На злодее шапка горит!" Разве эта пословица, в разных вариантах, не существует у всех народов сотни лет?.. Так вот, шапку, которая на злодее горит, я, по моде двадцатого века, приукрасил только электрической отделкой!
Минетти был поражен и разочарован.
— Значит, никакого изобретения нет?