Идет розыск [Полный вариант]
Шрифт:
– Одного человека еще забыл.
– Это кого?
– Свиридова.
– Ну, с тем у Льва Константиновича, видно, вообще только переписка.
– Как знать. Мы этой линией до сих пор мало занимались. Потому и видно нам мало. Что Албанян-то не вернулся еще?
– Пока нет. В Лялюшках сидит.
– Лялюшки, – ворчливо повторил Цветков. – Линия сбыта у них – это не только Лялюшки, учти. Куда они, к примеру, пряжу дели?
– Надо того усатенького спросить, который ее получал.
– Кто его видел?
– Вера видела. Хрисанова. Ну,
– И никто ничего интересного в нем не подметил?
– Ничего. Кроме усов, правда.
– Дались тебе его усы, – усмехнулся Цветков.
– А вы знаете, Федор Кузьмич, – вдруг оживился Виталий. – Лена говорила, что эта ее Липа – бывший гример и кому-то она усы недавно делала. Надо бы поинтересоваться.
– Вот и поинтересуйся. И еще раз поинтересуйся Глинским. Есть у него путь к Льву Константиновичу или нет? Осторожненько побеседуй, по-нашему. А официально его завтра Виктор Анатольевич будет снова допрашивать.
Лосев вернулся к себе в комнату, удобно расположился за столом, вытянув длинные ноги в проход, чуть не до стола Откаленко, и задумчиво посмотрел на телефон, потом, вздохнув, протянул к нему руку. И в тот же миг телефон зазвонил сам так внезапно, что Виталий невольно вздрогнул и поспешно снял трубку.
– Лосев. Слушаю.
– Виталий Павлович, к вам Глинский просится, – доложил дежурный внутренней тюрьмы. – Привести?
– Как он там себя ведет?
– Нервно, – усмехнулся дежурный. – Ночью два раза меня вызывал. На сокамерников жаловался. Пристают.
– Чего это они пристают?
– Кто их знает. Народ невоспитанный, – дежурный рассмеялся. – Развеселились. Такой гусь попал. Так когда его к вам доставить?
– Вот сейчас и доставляйте.
– Слушаюсь.
Виталий повесил трубку.
Глинского привели через несколько минут. Выглядел он неважно. Недавно еще холеное, крепкое лицо казалось желтым и морщинистым, в черных глазах появилось какое-то затравленное выражение, губы нервно подергивались. От былой его самоуверенности и наглости не осталось и следа. Костюм был помят, галстук отсутствовал, от рубашки отлетели пуговицы, и видна была несвежая голубая майка. На ботинках шнурков не было, и Глинский неуклюже шаркал подошвами по полу. Вошел он, однако, быстро и тут же без сил повалился на стул.
– Вы что… что со мной делаете?.. – захлебываясь, проговорил он. – Вы что, садисты, палачи, убийцы?.. Вы что, не понимаете…
– Спокойно, Глинский, – прервал его Лосев. – Ничего мы с вами не делаем. Просто ваша распрекрасная жизнь, которой вы так гордились, поворачивается к вам другой своей стороной. Только и всего.
– А я протестую! Ясно вам? И требую… – он секунду помедлил. – Одиночку! У меня сил больше нет там находиться, с этими подонками!
– Вам, конечно, другие подонки больше по вкусу? – усмехнулся Лосев. – Что поделаешь. Вы сами выбрали такую жизнь. Вы мне это, помнится, очень хорошо все обосновали.
– Ладно, ладно, – нервно махнул рукой Глинский. – Мне, знаете ли,
– Что вы хотите сказать? Вам не нравится роль главаря?
– Да никакой я не главарь, можете вы это понять или нет?! Ну, скажите, похож я на главаря?
– Вы сейчас вообще мало на что похожи, – поморщился Лосев. – Но раньше…
– И раньше не был похож! Долго я вам буду это объяснять?!
– Вы пока вообще еще ничего не объяснили. Крик, знаете, не объяснение, – спокойно возразил Лосев. – И что значит «ничего даром не делается»? Пока это, хоть, объясните.
– Очень просто… Очень просто… – лихорадочно заспешил Глинский. – Я вам кое-что сообщу. Вы понимаете? А вы мне устройте одиночку. Обязательно! Иначе я сойду с ума, предупреждаю! Будете тогда отвечать. Сойду, сойду, вот увидите…
На глазах у Глинского выступили слезы. Вид у него был жалкий и мерзкий. Громко всхлипнув, он полез за платком.
– Ну, ну, Глинский, нельзя же так распускаться, – сказал Лосев. – Ваши бы дамы на вас посмотрели. Что вы хотели мне сообщить, говорите?
– Будет… – Глинский трубно высморкался и вытер глаза. – Будет… одиночка?..
– Постараюсь.
– Я вам почему-то верю, – Глинский спрятал грязный платок в карман и немного успокоился. – Так вот. У меня дома, признаюсь вам, лежит готовая доверенность. В левом ящике стола, на дне, под бумагами.
– Мы ее не нашли.
– Ах, так? Значит, я ее уже передал. Все в голове перепуталось, все!
– Вы не передали. Ее забрали. Кто-то забрал. До обыска. Кто это мог быть?
– Лев послал, конечно.
– Кого он мог послать? Ваша мать его не узнала.
– Она уже никого не узнает. Она и меня не узнает. Выжила из ума совсем. Кто же это мог быть? Или Валерий. Или Димка.
– Шанин арестован.
– Ах, да! Уже забыл. О, господи!.. Ну, тогда… Кто тогда?.. Валерий, наверное. Не Лев же сам пришел?
– А почему не сам?
– Не в его манере. Вы же видите, он все чужими руками норовит. А в результате, вот, не ухватишь теперь. Нет, Валерий приходил, ручаюсь.
– Ваша мать говорит, это был усатый человек.
– Ха! Ну и что? Наклеил какие-нибудь дурацкие усы, вот и все.
– Наклеил? – переспросил Виталий. – А что, это с ним бывало?
– Ну, я не знаю, – раздраженно ответил Глинский. – При мне не бывало. Но… но какой-то разговор на эту тему я слышал. Не помню уж какой.
– Какой-то разговор слышали, – задумчиво повторил Виталий. – Может, припомните?
– Клянусь, не помню…
– Ну, ладно. Оставим это пока. Что за доверенность вы изготовили?
– От кондитерской фабрики. Она под Москвой находится.
– Это та, где работает Рая?
– Вот, вот. Она фондодержатель лимонной кислоты.
– А где следует ее получать?
– На заводе. В Борске.
– Когда?
– Ну, это надо делать быстро. По крайней мере Лев так делает.
– Кто же поедет, как, по-вашему?