Иди куда хочешь

Олди Генри Лайон

— Если и так, то она давно приросла, став лицом, — буркнул Ушастик.

Ответа он не дождался.

— Ладно, древотес ты мой, хватит ерундой заниматься. Давай лучше плетень доделаем да ужинать сядем. Я тут стащил кой-чего… — Карна помахал перед носом у приятеля вкусно пахнущим узелком.

— Зря ты это… Воровать нехорошо. — В низком голосе нишадца прозвучало осуждение, но Карна пропустил укор мимо ушей.

Мимо замечательных ушей с вросшими в них серьгами.

— А, поварихи все равно с лихвой готовят!

Потом собак подкармливают. Попроси, поклонись в ножки — хоть десять узелков отвалят! Только вот просить я не люблю… Ладно, айда плетень вязать!

До темноты они как раз успели управиться и обнести плетнем огород, разбитый рядом с хижиной Экалавьи, хижину друзья тоже строили вместе.

— Порядок! — заключил Карна. — Самое время брюхо тешить.

Уютно потрескивал костер, выстреливая из раскаленного чрева целые снопы искр, а оба юноши с аппетитом изголодавшихся леопардов уплетали чуть подгоревшую, с дымком, оленину, заедая мясо ворованным рисом с пряностями и изюмом. Приятная истома разливалась по телу, звезды ободряюще подмигивали с бархатного небосвода…

Все остальное — недорезанный деревянный Учитель, плетень, огород, раджата— зазнаики и причуды поварих, — все это было уже не важно. Поводы, причины, мелкие незначительные обстоятельства, которые тем не менее весь вечер вели парней к главному.

К беседе на сон грядущий.

Это стало своего рода традицией. Еще с первого дня — дня их знакомства.

— Эй, нишадец! Как тебя… Экалавья, погоди! Горец остановился и обернулся к преследователю. Сутин сын перешел с бега на шаг, догоняя сына Золотого Лучника.

— Меня Учитель с занятий выгнал! — без обиняков сообщил Ушастик. — Я — Карна, сын Первого Колесничего.

— За что выгнал-то? — Неуверенная улыбка сверкнула в ответ.

— А! — махнул рукой Карна. — Так… Байку одну рассказал. А Наставник Дрона решил, что я много болтаю, и отстранил от занятий до вечера. На сон грядущий небось плетей дадут, чтоб девки не снились, — беззаботно заключил парень.

— Это из-за меня?

— Из-за меня! По мне плети с утра до вечера плачут!.. А тебе, дураку, радоваться надо, что Дрона тебя восвояси отправил! Эти уроды мигом заклевали бы — уж я-то знаю!

— Уроды? Где ты видел уродов?

— Как где?! Вокруг стояли, ерунду мололи! Ладно, бхут с ними. Ты-то что теперь делать будешь?

Карне сразу пришелся по душе этот долговязый, как и он сам, горец. Оба были чужими в хастинапурском питомнике для царевичей — это сближало. Экалавья тоже ничего не имел против общества сутиного сына. Горец успел заметить, что Карна был единственным, кто не прыгал вокруг него и не орал: «Грязный нишадец!» — а стоял в стороне, мрачнея все больше. Похоже, он собирался кинуться в драку, и только появление Брахмана-из-Ларца предотвратило намечавшееся побоище, в котором сутин сын готов был биться один

против всех раджат скопом.

— Ну… — замялся Экалавья, оправляя шкуры, заменявшие горцу одежду. — наверное, здесь где-нибудь поселюсь. Я ведь теперь ученик Наставника Дроны.

— Что?! — Впервые замечательные уши подвели Карпу. — Ученик?! Ведь этот сучок тебя прогнал!

— Стыдно так отзываться об Учителе, — очень серьезно произнес нишадец. — Ты ведь учишься у Дроны?

— Ну и что?

— Имя наставника свято. По крайней мере, у нас, в горах Виндхья. Наставник Дрона преподал мне один урок: значит, теперь он мой Гуру, а я— его ученик.

— И как же ты собираешься постигать его замечательную науку?

— Поселюсь в лесу и буду усердно упражняться, размышляя над уроком. Путь известен, осталось идти по нему.

— Ну ты даешь, нишадец! Путь ему известен! Мало ли на свете учителей — найди себе другого, подостойнее Дроны! Ты ведь свободен!

— Да, я свободен. Но у меня уже есть Учитель.

— Который устроил из тебя потеху?! И на прощание только что не пнул ногой в зад?!

— Ты сам сказал, что я свободен. Свобода — это возможность выбирать. Я сделал свой выбор.

— Та-а-ак… — Карна почесал в затылке. Раньше он никогда особо не сушил голову над подобными вещами. Для сутиного сына свобода всегда означала одно: полную независимость, возможность делать, что душе угодно. Ну и выбирать — само собой. Но если твой свободный выбор сковывает тебя же по рукам и ногам, привязывая к учителю-насмешнику?

Свобода?

Рабство?!

— А ну-ка давай присядем и разберемся! — решительно заявил он нишадцу. — Значит, ты утверждаешь, что свободен? И в то же время…

Так с тех пор и повелось. По вечерам Карна помогал Экалавье обустраиваться на новом месте, они вместе охотились, а затем подолгу сидели у костра и спорили. Вскоре сын возницы с удивлением выяснил, что это занятие может быть не менее увлекательным, чем, к примеру, стрельба из лука, колесничные ристания или бессонная ночь, проведенная в стогу с пухлой пастушкой-хохотушкой.

Особенно учитывая, что пастушка хихикала по поводу и без повода, зачастую в самые интересные моменты, а горец неизменно был серьезен.

Ставя нового друга в тупик своим взглядом на жизнь.

Впрочем, что знал о жизни сам Карна? Бабы? Их у парня было с избытком и будет еще немало — в последнем сутин сын не сомневался. Талант?! Да кому он нужен, его воинский талант?! Служить ему в лучшем случае возницей при дворе или сотником здешней варты… Друзья? Боец с Бешеным? Да, конечно. Но с царевичами не усядешься запросто у костра, не станешь взахлеб обсуждать вопросы, на которые многие мудрецы по сей день ищут ответ. Только Карна не знал этого, он был уверен, что ответ — вот он, рядом, стоит только протянуть руку…