Иди сквозь огонь
Шрифт:
Катя прищурилась, и фигура пожилого человека окуталась плотным коконом водянисто-голубого цвета, отдающего желтизной. От человека пахло растерянностью и удивлением. Пахло?
Катя поняла, что теперь может обонять чужие чувства. Странное ощущение, словно по запаху точно знаешь вкус незнакомого блюда. На ум сразу пришла сказка о свинопасе с чудесным горшочком. Она стояла и смотрела, как человек, ставший для неё первым носителем аромата чувств, удаляется. И решила догнать. Зачем, она пока не знала. Возможно, он что-то знает о незнакомце и событиях того дня, ведь окна его каморки
Она догнала его, и выпалила первое, что пришло на ум.
– Вы что-то хотели? – И поперхнулась вылетевшей фразой. Ничего глупее придумать было невозможно. Катя представила, как это выглядит – тебя догоняют и в спину спрашивают, что же вы хотели. Невыносимо глупо. Она покраснела и попробовала исправиться:
– Добрый день, Павел Павлович. Извините, что брякнула глупость. – Катя улыбнулась обезоруживающе.
И улыбка отозвалась ответной. Пал Палыч затоптался на месте, растерянно улыбаясь и не зная, что ответить. Но Катя не ждала ответа.
– Меня Катя зовут, Солнцева. Из одиннадцатого Б. Хотела у вас спросить, вы не заняты?
– Да как бы, занят, вот на крышу иду, там посмотреть кой-чего надо.
Он надеялся, что девушка побежит по своим делам, давая ему время вернуться в обычное состояние. Но, похоже, сегодня боги отвернулись от него, а перед этим ещё и посмеялись всласть.
– Ой, а можно с вами? Я дома на крыше часто сижу по вечерам, а на школьной – ни разу не довелось. Скоро и учёба-то закончится уже. – Катя не лукавила, такая возможность не часто выпадала. Пусть это и выглядело ребячеством, ну и что? Она невинно уставилась Пал Палычу в глаза, забыв на миг, что догоняла мастера совсем за другим.
А он не отводил взгляд, снова буравя её хмурым прищуром. А потом в уголках глаз собрались морщинки-веселинки, и он улыбнулся, очень добродушно.
– На крышу, говоришь. Ну, давай. А на урок не надо тебе?
– Да нет, закончились уже. – Катя говорила правду, все занятия на сегодня закончились и до вечера она вольна делать всё, что угодно.
– Тогда пошли. Только осторожно.
Он неторопливо поднимался по лестничному пролёту, заканчивающемуся дверью на крышу. Достал ключи, и всё так же не торопливо отпёр замок.
Катю вперёд, несмотря на её ожидания, Палыч не пропустил. Он и так нарушал сейчас правила. Он прошёл в дверь и оказался на крыше, осмотрелся вокруг, и лишь тогда заглянул назад, приглашающе махнув рукой. Катя выпорхнула на крышу лёгкой серной, и сразу метнулась к парапету.
Вид с крыши открывался необычный. Привычные пейзажи внезапно предстали совершенно в ином виде – горизонт раздвинулся, и знакомые с детства стены недостроек обрели объём и глубину. Словно во сне – Катя вспомнила, как парила над Землёй и видела, каким далёким может стать горизонт. Так и сейчас – границы школы изменились.
Палыч подошёл и встал рядом. Кинул взгляд на неё и ободряюще улыбнулся, поняв, что она сейчас испытывает.
– Да, красиво. Всего три этажа, а вид, словно в первый раз очутился.
– А у нас двенадцатиэтажка. Там, где я живу. Но вокруг такие же высотки, и смотреть можно только по улицам – как в трубу. – Катя присела на выступ перекрытия
– Для того и забор. Да и рощица помогает. Да и кто вокруг школы-то шлындать будет, исследовать? Вы же, как отучились – быстрее домой, подальше от учителей, так ведь?
– Ну, да, наверное. – Катя никогда не задумывалась об этом, школа и, в самом деле, никогда не побуждала на изучение её окрестностей. Хотя, роща… Но там они отдыхали, от всего, в том числе и от тесных кабинетов и коридоров, забываясь и расслабляясь.
– Ну что, Катя Солнцева, одиннадцатый Б – давай знакомиться, коли уж так вышло. Меня Павел Павловичем величают, но ты и так знаешь, как я понял. Но, представиться-то надо. – Палыч улыбнулся. – Странно как-то всё складывается, я с тобой хотел поговорить, а тут ты, сама нарисовалась. Чудеса.
Он смущённо кашлянул, не зная как продолжить. Вопросы жгли язык – но, как приступить, с чего начать, и не обидеть при этом – обычно эти мелочи не трогали его совершенно. Но с этой дивчиной всё шло наперекосяк, выбив из колеи прочно и надолго. «Что в ней такого-то?» – мелькнула мысль.
– Павел Павлович, – Катя всегда старалась выговаривать чужие имена чётко и полностью, чем нередко вгоняла тех, к кому обращалась, в лёгкую оторопь. Но Палыч понял – по другому эта девица не привыкла, и следует воспринимать такое обращение, как данность. Да и приятно ведь, в конце то концов. Многие за годы жизни и забывают, как звучит их имя отчество, привыкнув к укороченным Михалычам, да Санычам.
– Да, Катерина? – он решил, что разговор вести может и она.
– Только не поймите меня неправильно, пожалуйста. Я очень хочу вам задать несколько вопросов, по очень важному для меня делу.
– И по какому такому делу – сердечному, небось? – Пал Палыч улыбнулся, сбрасывая напряжение, ощутимо повисшее между ними.
– Да нет, не по сердечному. – Катя тоже улыбнулась, и в её глазах промелькнули весёлые бесенята.
И Палыча окатило чувство узнавания, словно он увидел что-то из далёкого прошлого, оттуда, где в коридорах носились такие дорогие сердцу сорванцы, не имеющие матерей и отцов, но всё равно любящие жизнь. Да, вот оно – то, что безоговорочно заставило его поверить в чистоту этой девчонки – сила жизни, бьющаяся внутри неё. Пусть она удерживает это море внутри, но он-то пожил, и способен услышать шум бьющихся о скалы волн прибоя. Прибоя, накатывающего и накатывающего, и поднимающегося всё выше и выше.
И он хотел бы увидеть эти волны, взрывающиеся феерией брызжущей жизни где-то там, за скалами, возведёнными самой девчонкой, когда-то давно.
– А по какому?
Они вели древнюю игру в вопросы и ответы, изучая эмоциональные отклики друг друга. Она – используя недавно открывшиеся возможности своего дара, он – опыт прожитых лет и жизненных утрат.
Задавая новый вопрос и ожидая ответ, Катя чувствовала, что встреча их не случайна, а является одним из звеньев выстраиваемой кем-то, или чем-то, цепочки событий.