Идиллія Благо Лотоса [Идиллия Белого Лотоса]

Коллинз Мэйбл

Закутанная фигура слегка кивнула головой и еще ближе придвинулась ко мн. Наступило полное молчаніе, посл чего златобородый жрецъ заговорилъ еще разъ.

„Не соизволитъ ли наша Повелительница открыть глаза своимъ рабамъ и отдавать имъ приказанія, какъ встарь“?

Фигура нагнулась и стала чертить что-то на полу. Я взглянулъ и прочелъ слова, начертанныя огненными буквами, которыя такъ же быстро исчезали, какъ и появлялись.

„Да, но для этого мальчикъ долженъ войти въ мое святилище одинъ, безъ другихъ“.

Повторяю, я видлъ слова и, прочитавъ ихъ, задрожалъ всмъ тломъ отъ ужаса. Необъяснимый страхъ передъ этой закрытой фигурой былъ такъ силенъ, что я скоре согласился бы умереть, чмъ исполнить ея требованіе. Жрецы продолжали молчать, и я угадалъ, что какъ

фигура, такъ и огненныя буквы были невидимы для нихъ, какъ ни казалось это мн самому страннымъ и невроятнымъ. Я тотчасъ-же сообразилъ, что, если это — на самомъ дл такъ, то они не знаютъ объ ея приказаніи. А какъ могъ я, доведенный до крайней степени ужаса, заставить себя произнести эти слова, что повело-бы за собой такое страшное для меня испытаніе? И я промолчалъ. Видніе внезапно повернулась ко мн и, какъ мн показалось, уставилось глазами на меня; затмъ, оно снова принялось чертить на полу быстро исчезавшія буквы, и я прочиталъ: „Передай имъ мое требованіе“.

Но я ужъ не былъ въ состояніи повиноваться; ужасъ, на самомъ дл, лишилъ меня физической возможности исполнить это порученіе: я чувствовалъ, что у меня распухъ языкъ и заполнилъ весь ротъ. Видніе обратилось ко мн съ жестомъ бшенаго гнва; быстрымъ скользящимъ движеніемъ, оно устремилось ко мн и мигомъ сорвало покрывало со своего лица, которое моментально оказалось въ непосредственной близости съ моимъ. При вид его — мн почудилось, что у меня глаза выскочили изъ орбитъ. Оно не было безобразно, хотя очи сверкавшія на немъ, были полны леденящаго гнва, не жгучаго, а именно леденящаго. Нтъ, оно не было безобразно, и все же видъ его наполнилъ меня такимъ нечеловческимъ страхомъ и отвращеніемъ, какихъ я себ и представить не могъ. Весь ужасъ этого лица состоялъ въ его неестественности, въ его нереальности. Казалось, что оно было сдлано изъ элементовъ, входящихъ въ составъ плоти и крови, а между тмъ получалось такое впечатлніе, точно это — лишь человческая маска, казалось, будто это — какая-то страшная тлесная нереальность, нечто, сдланное изъ плоти и крови, но лишенное того, что составляетъ жизнь плоти и крови. И вс эти ужасы мн пришлось переживать въ теченіе нсколькихъ мгновеній. Тогда, испустивъ пронзительный крикъ, я — вторично въ этотъ день — упалъ въ обморокъ.

Такъ кончился первый день моего пребыванія въ храм.

Глава IV.

Придя въ себя, я почувствовалъ, что тло мое покрыто испариной, а члены — точно омертвли. Я лежалъ въ полномъ изнеможеніи. Кругомъ было тихо и темно; сначала ощущеніе одиночества и покоя было очень пріятно, и мн только хотлось знать, гд — я. Но вскор я сталъ перебирать въ ум событія, благодаря которымъ протекшій день показался мн за годъ. Блый цвтокъ Лотоса всталъ передъ моимъ умственнымъ взоромъ и исчезъ: въ моемъ разстроенномъ воображеніи пронеслось воспоминаніе о позднйшемъ ужасномъ видніи, о послднемъ, что мн пришлось увидть до настоящаго момента, когда я проснулся во мрак. Я снова видлъ его; снова смотрлъ на это обращенное ко мн лицо; видлъ его ужасъ наводившую нереальность, холодный блескъ жестокихъ глазъ… Я былъ такъ разстроенъ, обезсиленъ, изнуренъ, что не могъ удержать громкаго крика ужаса, хотя и сознавалъ ясно, что теперь это видніе — лишь плодъ моего воображенія. Вслдъ за этимъ я замтилъ приближавшійся къ двери моей комнаты свтъ; и появился жрецъ, неся въ рукахъ серебрянный свтильникъ. Теперь я могъ разсмотрть комнату, которая показалась мн незнакомой, она была хорошо обставлена, увшена занавсами, спадавшими внизъ мягкими складками; воздухъ въ ней былъ пропитанъ нжнымъ благоуханіемъ.

Жрецъ направился въ мою сторону и, дойдя до меня, склонилъ голову.

„Что теб угодно, повелитель?“ спросилъ онъ: „Можетъ быть тебя томитъ жажда? Не принести-ли свжей воды“?

„Мн не хочется пить“, отвтилъ я. „Я боюсь, боюсь того страшнаго существа, которое видлъ вчера“.

„Нтъ, это ты только такъ, по молодости, боишься нашей всемогущей Царицы“, возразилъ онъ, „хотя, дйствительно, достаточно одного ея пристальнаго взгляда, чтобы во всякое

время заставить и крпкаго мужчину упасть въ обморокъ. Не бойся; ты удостоился великой чести, ибо твои глаза открыты и видятъ виднія. Чмъ мн успокоить тебя?“

„А что, теперь все еще ночь?“ спросилъ я, безпокойно ворочаясь на своемъ мягкомъ лож.

„Скоро утро наступитъ“, отвтилъ жрецъ.

„Ахъ, хоть бы скорй насталъ день!“ — воскликнулъ я — „Хоть-бы ясное солнце стерло съ моихъ глазъ страшный образъ, приводящій меня въ трепетъ. Боюсь я этой тьмы! Везд въ ней мерещится мн то страшное лицо!“

„Я постою у твоего ложа“ спокойно промолвилъ мой собесдникъ, опуская серебрянный свтильникъ на подставку и садясь около меня. Его лицо сразу приняло прежнее выраженіе невозмутимаго спокойствія, и не прошло и нсколькихъ минутъ, какъ онъ ужъ мн казался какимъ-то каменнымъ изваяніемъ. У него былъ холодный взглядъ, и въ рчи его, полной ласковыхъ словъ, не было душевной теплоты. Я отвернулся: когда я глядлъ на него, мн казалось, что между нами встаетъ привидніе, виднное мной наканун въ коридор. Нкоторое время я сдерживался, стараясь найти успокоеніе въ мысли, что я не одинъ кром того, я боялся нарушить чмь-нибудь дисциплину; но наконецъ, не выдержалъ и разразился потокомъ словъ, забывъ вс соображенія, которыя держали меня до сихъ поръ въ повиновеніи.

„Ахъ, не могу я больше выносить этого!“ закричалъ я. „Отпусти меня! Пусти меня въ садъ!.. Куда-нибудь!.. Вся комната полна этого виднія!.. Везд оно мн чудится!.. Даже съ закрытыми глазами вижу я его!.. О, отпусти меня! Отпусти!“

„Не противься виднію“ произнесъ жрецъ. „Оно вышло къ теб изъ святилища, изъ священнйшаго алтаря. Оно отмтило тебя, какъ человка, отличнаго отъ остальныхъ, какъ человка, котораго мы будемъ отнын почитать и о которомъ будемъ заботиться. Но все это ты долженъ заслужить, покоривъ свое строптивое сердце“.

Я молчалъ. Слова его падали мн на сердце, словно куски льда; смысла ихъ я не понималъ, да и невозможно было мн понять его; но что я живо чувствовалъ, такъ это былъ холодъ, вявшій отъ его рчей. Посл продолжительной паузы, во время которой я изо всей силы старался изгнать тотъ образъ изъ ума, чтобы избавиться отъ угнетавшаго меня чувства страха, я вдругъ вспомнилъ нчто такое, отъ чего сразу почувствовалъ облегченіе, и спросилъ:

„А гд тотъ смуглый человкъ, котораго я видлъ вчера въ саду?“

„Что? гд садовникъ Себуа? Да, вроятно, спитъ у себя въ комнат; а какъ разсвтетъ, такъ встанетъ и выйдетъ въ садъ“.

„Можно мн къ нему?“ спросилъ я съ лихорадочнымъ волненіемъ, при чемъ сложилъ даже молитвенно руки, такъ я боялся отказа.

„Въ садъ? Если ты — въ возбужденномъ состоніи, то прогулка по утренней рос, среди цвтовъ, успокоитъ это ненормальное состояніе. Какъ станетъ разсвтать, такъ я тотчасъ позову Себуа, чтобы онъ увелъ тебя къ себ“.

Я никакъ не ожидалъ, что онъ такъ легко согласится исполнить мою просьбу, и, испустивъ глубокій вздохъ облегченія, отвернулся отъ него и закрылъ глаза. Я лежалъ тихо, стараясь отгонять отъ себя всякія страшныя картины и виднія и думалъ только о томъ наслажденіи, съ какимъ я вырвусь изъ этой спертой, надушенной искусственными благовоніями, атмосферы, чтобы упиться благоухающимъ дыханіемъ свжаго воздуха. Я ждалъ молча, а жрецъ все сидлъ неподвижно рядомъ со мной, и мн казалось, что проходили часы за часами въ этомъ томительномъ ожиданіи. Наконецъ, онъ всталъ и погасилъ огонь въ серебрянномъ свтильник; и только тогда замтилъ я срый, тусклый свтъ, проникавшій черезъ высокія окна въ комнату.

„Я позову Себуа и пошлю его къ теб,“ промолвилъ жрецъ, повернувшись ко мн лицомъ. „Помни, что эта комната — твоя, что отнын она принадлежитъ теб. Возвращайся сюда къ началу утреннихъ церемоній, потому что тебя здсь будутъ ждать послушники съ ванной и маслами“.

Мысль, что я по какой то странной игр судьбы представляю изъ себя важное лицо, сильно меня смущала и я робко спросилъ:

„А почему я буду знать, что пора возвращаться сюда?“

„Теб нтъ нужды возвращаться раньше конца утренней трапезы, а къ ней сходятся по звонку. Впрочемъ, Себуа теб скажетъ“.