Идиот и малыш

Шишкин Евгений Васильевич

Из письма Виктора:

:А для того, Саня, чтобы быть элегантным и нравиться женщинам, мужчине и нужно-то три костюма и пятнадцать галстуков. Сочетание брюк и пиджаков от разных костюмов и расцветки галстуков дадут ему множество вариантов красивой одежды. Прибавь сюда дюжину сорочек, модные туфли и дезодорант, ничего заумного. Но иной и не вспомнит об этом. Зато отгрохает для своей машины трехэтажный гараж. А другой вовсе хлещет водку - и уму, и телу в наказание. Какой уж из него властелин женщины? Так, слегка побритое посмешище: Испытать блаженство с женщиной, друг мой Саня, - это не просто забраться к ней в постель. Правда, и в постели иной олух даже элементарного не знает, целоваться толком не выучился: Блаженство в том, чтобы угадать, раскусить, прочувствовать женщину. Чтобы воспользоваться женщиной в полной мере, открыть в ней сокровище наслаждения, мало цветочных бутонов, флакончиков с духами, мелочевки неожиданных подарков, главное - надо ей все уши просквозить желанными для нее словами и признаниями, ради которых она, быть может, и живет на свете. Я , друг мой Саня, просто люблю женщин - со всеми вытекающими отсюда последствиями.

6

Скоро, совсем скоро Зое уезжать с курорта; голубенький билет на самолет лежит

в паспорте, все процедуры пройдены и напутственные советы врача услышаны. Вчера покинула побережье Серафима Юрьевна. Как ни странно, без нее Зое стало пусто, появилась какая-то грустноватая брешь без ее быстрых морщинистых губ, суетливых востроносых, быстроглазых ужимок и простительно фальшивых зеленых камней в ее серьгах. Вообще Зое казалось, что отпуск пролетел безутешно быстро и несытно: как иной раз после стола: вроде бы ела, ела, а встала и опять есть хочется, да и десерт обещали, но так и не принесли: И все же скрасить напоследок обделенность и смутную тоску Зои мог Виктор. Зоя долго увиливала от себя самой, скрытничала, не хотела всерьез и определенно признаться, что хочет, что мечтает хоть несколько минут побыть с ним рядом. Она колебалась, "убегала" от себя, отмахивалась от своих мыслей, приструнивала: "Что за блажь? Глупости все это!" Но когда время до отъезда оставалось удручающе мало, она, уже не ерепенясь перед собой, не показывая характер, заявила себе: " В конце концов я должна сказать ему хотя бы "До свидания". Что в этом такого? Должна! И скажу! Скажу, как "доброму знакомому" ( воспользовалась она его же словосочетанием). Теперь надо было подкараулить Виктора, разумеется одного, без этой: этой Ларочки. Зоя частенько прохаживалась возле бильярдной, сидела на трибуне теннисного корта, задерживалась в галерее минеральных вод и вечером подолгу прогуливалась - без прикрытия Ольги - по аллее санаторного сквера в надежде наткнуться на Виктора. Она прикидывала, что ему скажет, какие слова сразу при встрече, какие - потом: " Я скоро уезжаю. Хочу с вами проститься. И поблагодарить:" " За что?" - скорее всего, удивится он. " За вашу науку: И еще: Еще за то, что я вас немножко: немножко люблю:" Она произнесла это внутри себя сбивчивым голосом и, тут же испугавшись, замерла. Как же так? Неужели это правда? Но то, чего она боялась в себе или принимала за сентиментальные наивные мечтания, вдруг открылось сейчас в этой непроизвольной фразе с полной очевидностью. Она будто оказалась на самом краешке жуткого ущелья, головокружительной пропасти, от взгляда в которую пьянит и обволакивает сладким страхом: Но ведь это правда, сто раз правда! Она влюбилась. Пусть нелепой, безответной, недолговечной, или еще там какой-то любовью, но это чувство никуда не деть, не избавиться, не укрыться, - ему лучше и приятнее подчиниться. "Я должна видеть его наедине! Хотя бы одну минуту!" Вечером, за день до отъезда, Зоя надела свое лучшее платье, она учла все тонкости своей внешности: и подходящий цвет теней на веках, и перламутр лака на ногтях, - она готовилась основательно и кропотливо, она хотела нравиться, она была влюблена. Незадолго до этого, в столовой, на ужине, она встретилась взглядом с Виктором, ей показалось, что он посмотрел на нее с доброй настороженностью и, казалось, хотел что-то сказать и, может быть, сказал бы, если бы не соперница Ларочка: Зоя сидела на скамейке в сквере, на центральной аллее, на самом виду, чуть краснея перед проходившими перед ней людьми, мысленно перед кем-то оправдывалась, объяснялась, - и с упорством ждала, ждала его появления, ждала до самой темноты, до той последней черты, когда наконец все стало абсолютно тщетным. Он на аллее не показался , не пришел к ней, не откликнулся на ее умоляющий зов. На следующий день, с утра, Зоя упаковывала чемодан, была мрачнее самой мрачной тучи и раздражалась на любое пустяшное слово Ольги. Сегодня Зою все раздражало: и это море, которое синело в окне равнодушной синью с белыми барашками волн, и нагроможденье гор - камней в сущности, и тощие кипарисы, и эти стены, и эти порядки, - и быстрей бы отсюда уехать, забыть дурацкую смуту в душе! В середине дня Зоя пошла к регистратору - взять корешок от путевки. Она вошла в холл административного корпуса и вздрогнула: Виктор был здесь. Один. Зоя оробела, сделала несколько неуверенных шагов, остановилась, еще сделала один шаг к нужной двери. Виктор шел ей навстречу. - Я знаю, вы сегодня уезжаете, Зоя. - Да, через два часа у меня самолет, - тихо ответила она взволнованным голосом. - Хочу надеяться, что вы улетите без обиды на меня, - казалось, он тоже сейчас немного волновался, а если уж не волновался, то по крайней мере, не был тем смельчаком-охмурителем из первых курортных дней. Зоя ничего не нашла ответить, посмотрела на него с подозрением, но это было не отталкивающее подозрение, а любопытствующее, с приятным сомнением и ожиданием. - Честно признаюсь, мне бы хотелось проводить вас, но: Но в данной ситуации это будет не совсем уместно, - что-то неопределенное, но небезотрадное было в этой фразе.
– Если вы не возражаете, Зоя, давайте договоримся так. Приезжайте сюда следующим летом. Будут проблемы с путевкой - я улажу: главврач мой давний приятель. Я вам позвоню, накануне, месяца за два, за три до сезона. Или даже раньше: Какой ваш телефон? Лучше служебный. Зоя почти бессознательно назвала цифры номера телефона и даже вспомнила код своего города. Виктор все записал в книжку и в ответ протянул визитную карточку. - Здесь все мои координаты. Если я вам понадоблюсь, звоните по любому случаю, без причины: А я буду помнить все, о чем сказал вам сегодня. Год пролетит быстро.
– Он достал из кармана старинную позеленевшую монетку, с размытым незнакомым барельефом. - Я нашел ее здесь на берегу. Возьмите на память. Надеюсь, через год снова увидеть ее у вас в руках. Она ничего не успела ему сказать из того, что припасла, она только успела ему улыбнуться, и он ушел, на прощание легонько стиснув ее руку повыше кисти. " Через год": - будто эхом отзывались его удаляющиеся шаги, будто наваждение, будто фантастический призрак, встретился Зое у дверей регистратора:

В самолете на Зою что-то накатило, нашло, приятно задурманило; она сидела завороженно, отвернувшись к иллюминатору, где простиралась бесконечная белоснежная пустыня облаков, и тихо, без всхлипов плакала. Светлые, легкие слезы медленно катились

по ее щекам, - так плачет невеста - хотя она еще не знает, когда свадьба, но ей сделано предложение от любимого человека, такими слезами плачет бедняк, который пройдя через унижения нищеты, вдруг получает от дальнего богатого родственника часть наследства, которого хватит до конца дней, так плачет актриса, которая, промучавшись на второстепенных ролях, наконец-то удостоилась самой заветной, главной : Зоя плакала и не утирала слезы.

7

Кубыкин встречал Зою в аэропорту, с цветами, - со слегка подувядшими гвоздиками, одной желтой и двумя красными, купленными, видать, тут же у старухи-цветочницы. Он был в белой рубахе с длинными рукавами, хотя стояла жара и можно бы выбрать рубашку с коротким рукавом и более выигрышной расцветки, или вполне обойтись стильной футболкой. " У него же они есть, подумала Зоя.
– Сама ему покупала. И опять он сутулится". Кубыкин был оживленно поспешен, даже чересчур суетлив, радостно сияющий, словно приготовил основательный сюрприз, но бережет его для подходящей неотразимой минуты. - Заедем домой, чемодан оставим, и сразу на дачу. - Может быть, на дачу завтра? Я с дороги. Немножко устала. Я бы в ванной посидела. А на вечер могли бы купить бутылку вина, - осторожно намекнула Зоя, рассчитывая на ласковое "вечернее" внимание мужа. - Нет, сегодня поедем. Там отдохнешь. Я ведь на тебе пахать не собираюсь. Увидишь: - в чем-то секретничая, предупредил он. Дача за время отсутствия Зои не просто подалась в строительстве, она крепко изменилась, расширилась и подросла внешне, и преобразилась внутри. - Да ты посмотри, посмотри, чего я тут сотворил! Видишь вот! Второй этаж закончил почти: А сюда, сюда иди-ка! Смотри, как я веранду сделал: рейку обжег и под лак: А потолки, ты потолки посмотри! Как в евроремонте! Зоя рассеянно и недоуменно, словно бы очутилась на незнакомой новостройке, поглядывала то на одно совершенство, то на другое, пока еще не поражаясь и не радуясь, и время от времени выжидательно, даже с некоторым опасением останавливала взгляд на Кубыкине. Кубыкин, приехав на дачу, уже успел переодеться в рабочую одежду: в клетчатую рубаху с залоснившимся воротом и обшлагами и в широкие, грубые штаны, подвязанные, вместо пояса, на веревочку, и казался теперь почему-то поменьше ростом и как будто не очень побрит. - Здесь, здесь-то погляди, чего я смудрячил, пока ты на югах прохлаждалась! В этот погреб можно мамонта положить, и холодильника не надо: Вот опалубку по периметру сделал - забетонирую. До холодов надо еще стены успеть оштукатурить: Ты давай тоже переодевайся, мы наверх с тобой слазим, увидишь, чего я там соорудил: Ну ладно, это потом. Давай поедим сперва. Там в подвале у меня квасок для окрошки приготовлен. Хрену надо потереть. Давай: Зоя стояла все еще как бы не в себе - не домашняя, а тамошняя, курортная, и все держала в руках сумочку, с которой боялась расстаться, - там, внутри, лежала визитка Виктора, изученная ей уже насквозь и чужестранная монетка, уже десятки раз согретая ладонями. - Ну ты чего?
– встрепенул Зою голос мужа. Она слегка вздрогнула, положила сумочку, подошла к кухонному столу на веранде и резкими нерасчетливыми движениями ножа стала чистить вареную картошку. Когда блюдо было почти готово, она поставила его на стол перед Кубыкиным и сказала: - Ты ешь, я не буду. Я не хочу сейчас.
– Она машинально улыбнулась и отошла от стола. Кубыкин взял ложку, с краю огромной тарелки зачерпнул жижи, попробовал, добавил в блюдо соли, подложил еще зеленого луку и тертого хрену, подлил из банки майонезу, перемешал, помазал хлеб горчицей и принялся есть. Ел он не спеша, с удовольствием, основательно прожевывая попадавшуюся ветчину и зеленую гущу, иногда отдувался, наверное, чем-то острым перехватывало горло; еще что-то добавлял из приправы, перемешивал и снова ел. Зоя стояла позади мужа, смотрела на его ссутулившуюся спину, на взлохмаченный затылок ( Кубыкин всегда прохладно относился к своим "причесонам"), на его уши. Ей почему-то теперь казалось, что при жевании Кубыкин весь немножко движется в такт со своими челюстями: и затылок, и уши, и плечи слегка приподнимаются и опускаются, как мерный поршень : вверх-вниз, вверх-вниз. Но тут вдруг Зоя вспомнила о своей сумочке : "Где она?". Тут же нашла ее взглядом на табуретке, и на лице у нее появился таинственный просветленный след внутренней улыбки, радости и вдохновения. "Малыш: Малы-ы-ыш", - откуда-то позвал ее знакомый, незабвенный, сжигающий голос. "Малыш", - словно волшебное слово, словно пароль к счастью, шептал ей этот голос, и вся она наполнялась огнем томительного нетерпения и радости надежды. Еще недавно, всего несколько часов назад, она разлучилась с Виктором, а вернее - сблизилась с ним. И теперь она мучительно страдала этой разлукой, но вместе с тем упивалась надеждой будущей встречи, и уже ярко, ощутимо, почти чувственно представляла, как она будет стоять вся нагая, свободная, искренняя на диком пляже перед затихшим малахитово-синим морем в лучах заката, прижавшись к плечу такого же свободного Виктора. Это представление было сейчас настолько поразительным, захватывающим, что, казалось, и наяву вся одежда Зои сползла с нее, упала у ее загорелых ног. В этот момент Кубыкин оглянулся на притихшую, зачарованную Зою. Она вздрогнула, даже чуть не вскрикнула от этого внезапного разоблачительного взгляда и инстинктивно, испуганно заслонила рукой свою грудь, словно и впрямь стояла в стыдливой наготе - без одежды. - Ты чего? Чего с тобой? - Так, пустяки: Задумалась, - отмахнулась Зоя, переводя дух, и опять машинальной дежурной улыбкой сгладила ситуацию. - Ты вот чего: в следующий раз хрен на мелкой терке три, а то как-то крепко получилось, - Кубыкин негромко крякнул, будто что-то придавил сам в себе и снова повернулся к окрошке. "Идиот, - беззвучно прошептала Зоя, глядя на его непричесанный затылок и немножко двигающиеся при еде уши.
– И-ди-от!" - И она вышла с веранды, с дачи, - туда, на волю, где со всех сторон, отовсюду, слышался голос из безнадежно счастливого будущего: "Малыш. Малыш: Малыш мой:"

ШИШКИН ЕВГЕНИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ

Родился в 1956 году в гор. Кирове (Вятка). Окончил филологический факультет Горьковского государственного университета им. Н.И.Лобачевского и Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А.М.Горького. Автор книг прозы "Погода на завтра", "До самого горизонта", "Только о любви", романа "Бесова душа". Лауреат литературных премий имени В.Шукшина и А.Платонова. Член Союза писателей России.