Идиот

Достоевский Федор Михайлович

–  Вы меня удивляете, - продолжала попрежнему генеральша; - голоден и припадки! Какие припадки?

–  О, они не повторяются так часто, и притом он почти как ребенок, впрочем образованный. Я было вас, mesdames, - обратился он опять к дочерям, - хотел попросить проэкзаменовать его, все-таки хорошо бы узнать, к чему он способен.

–  Про-эк-за-ме-но-вать?
– протянула генеральша и в глубочайшем изумлении стала опять перекатывать глаза с дочерей на мужа и обратно.

–  Ах, друг мой, не придавай такого смыслу…

впрочем, ведь как тебе угодно; я имел в виду обласкать его и ввести к нам, потому что это почти доброе дело.

–  Ввести к нам? Из Швейцарии?!

–  Швейцария тут не помешает; а впрочем, повторяю, как хочешь. Я ведь потому, что, во-первых, однофамилец и, может быть, даже родственник, а во-вторых, не знает, где главу приклонить. Я даже подумал, что тебе несколько интересно будет, так как все-таки из нашей фамилии.

–  Разумеется, maman, если с ним можно без церемонии; к тому же он с дороги есть хочет, почему не накормить, если он не знает куда деваться?
– сказала старшая Александра.

–  И вдобавок дитя совершенное, с ним можно еще в жмурки играть.

–  В жмурки играть? Каким образом?

–  Ах, maman, перестаньте представляться, пожалуста, - с досадой перебила Аглая.

Средняя, Аделаида, смешливая, не выдержала и рассмеялась.

–  Позовите его, papa, maman позволяет, - решила Аглая.

Генерал позвонил и велел звать князя.

–  Но с тем, чтобы непременно завязать ему салфетку на шее, когда он сядет за стол, - решила генеральша, - позвать Федора, или пусть Мавра… чтобы стоять за ним и смотреть за ним, когда он будет есть. Спокоен ли он, по крайней мере, в припадках? Не делает ли жестов?

–  Напротив, даже очень мило воспитан и с прекрасными манерами. Немного слишком простоват иногда… Да вот он и сам! Вот-с, рекомендую, последний в роде князь Мышкин, однофамилец и, может быть, даже родственник, примите, обласкайте. Сейчас пойдут завтракать, князь, так сделайте честь… А я уж, извините, опоздал, спешу…

–  Известно, куда вы спешите, - важно проговорила генеральша.

–  Спешу, спешу, мой друг, опоздал! Да дайте ему ваши альбомы, mesdames, пусть он вам там напишет; какой он каллиграф, так на редкость! талант; там он так у меня расчеркнулся старинным почерком: "Игумен Пафнутий руку приложил"… Ну, до свидания.

–  Пафнутий? Игумен? Да постойте, постойте, куда вы, и какой там Пафнутий?
– с настойчивою досадой и чуть не в тревоге прокричала генеральша убегавшему супругу.

–  Да, да, друг мой, это такой в старину был игумен… а я к графу, ждет, давно, и главное, сам назначил… Князь, до свидания!

Генерал быстрым шагами удалился.

–  Знаю я к какому он графу!
– резко проговорила Лизавета Прокофьевна и раздражительно перевела глаза на князя.
– Что бишь!
– начала она брезгливо и досадливо припоминая: - ну, что там? Ах, да: ну, какой там игумен?

–

 Maman, - начала было Александра, а Аглая даже топнула ножкой.

–  Не мешайте мне, Александра Ивановна, - отчеканила ей генеральша, - я тоже хочу знать. Садитесь вот тут, князь, вот на этом кресле, напротив, нет, сюда, к солнцу, к свету ближе подвиньтесь, чтоб я могла видеть. Ну, какой там игумен?

–  Игумен Пафнутий, - отвечал князь внимательно и серьезно.

–  Пафнутий? Это интересно; ну, что же он?

Генеральша спрашивала нетерпеливо, быстро, резко, не сводя глаз с князя, а когда князь отвечал, она кивала головой вслед за каждым его словом.

–  Игумен Пафнутий, четырнадцатого столетия, - начал князь, - он правил пустынью на Волге, в нынешней нашей Костромской губернии. Известен был святою жизнью, ездил в Орду, помогал устраивать тогдашние дела и подписался под, одною грамотой, а снимок с этой подписи я видел. Мне понравился почерк, и я его заучил. Когда давеча генерал захотел посмотреть, как я пишу, чтоб определить меня к месту, то я написал несколько фраз разными шрифтами, и между прочим "Игумен Пафнутий руку приложил" собственным почерком игумена Пафнутия. Генералу очень понравилось, вот он теперь и вспомнил.

–  Аглая, - сказала генеральша, - запомни: Пафнутий, или лучше запиши, а то я всегда забываю. Впрочем, я думала будет интереснее. Где ж эта подпись?

–  Осталась, кажется, в кабинете у генерала, на столе.

–  Сейчас же послать и принести.

–  Да я вам лучше другой раз напишу, если вам угодно.

–  Конечно, maman, - сказала Александра, - а теперь лучше бы завтракать; мы есть хотим.

–  И то, - решила генеральша.
– Пойдемте, князь; вы очень хотите кушать?

–  Да, теперь захотел очень, и очень вам благодарен.

–  Это очень хорошо, что вы вежливы, и я замечаю, что вы вовсе не такой… чудак, каким вас изволили отрекомендовать. Пойдемте. Садитесь вот здесь, напротив меня, - хлопотала она, усаживая князя, когда пришли в столовую.
– я хочу на вас смотреть. Александра, Аделаида, потчуйте князя. Не правда ли, что он вовсе не такой… больной? Может, и салфетку не надо… Вам, князь, подвязывали салфетку за кушаньем?

–  Прежде, когда я лет семи был, кажется, подвязывали, а теперь я обыкновенно к себе на колени салфетку кладу, когда ем.

–  Так и надо. А припадки?

–  Припадки?
– удивился немного князь: - припадки теперь у меня довольно редко бывают. Впрочем, не знаю; говорят, здешний климат мне будет вреден.

–  Он хорошо говорит, - заметила генеральша, обращаясь к дочерям и продолжая кивать головой вслед за каждым словом князя, - я даже не ожидала. Стало быть, все пустяки и неправда; по обыкновению. Кушайте, князь, и рассказывайте: где вы родились, где воспитывались? Я хочу все знать; вы чрезвычайно меня интересуете.