Идол

Павезе Чезаре

— Мина, может быть, ты желаешь, чтобы я ушел? — выдавил я, наконец, из себя тихим голосом.

— Зачем ты пришел сюда?

— Не знаю.

Ты не доволен нашей утренней встречей?

— Я хочу на тебе жениться.

Мина улыбнулась. — Но я не свободна.

— Как это понимать?

— Я работаю.

Меня всего так и скрутило, и я что-то прорычал.

— Тс! Гвидо, уходи. В зале между тем, громко переговаривались, и до нас долетал пронзительный голос какой-то женщины.

— Иди же: встретимся во вторник, утром. Синьора все

время шпионит за нами.

— Мне абсолютно нечего скрывать.

— Гвидо, я тебя умоляю. Что я тебе посоветую, — голос её вновь стал взволнованным, — вернись в гостиную, так, чтобы я тебя не видела и поищи Аделаиду.

Я состроил гримасу и пожал плечами. Мина вздохнула, все время, поглядывая на меня исподлобья.

— Мина, может быть, ты чем-то больна? — спросил я её, не осмеливаясь взглянуть ей в глаза.

— Совершенно не это, Гвидо. Неужели ты не понимаешь?

В этот момент какой-то синьор и молодая девушка спустились по лестнице и исчезли в коридоре. И тут же снова появилась хозяйка.

— Не понимаю, — ответил я. — Прости меня, Мина.

— Встретимся во вторник. Главное, верь мне, Гвидо. А теперь, иди.

Мы взглянули друг другу в глаза, после чего я тут же выбежал наружу, не оборачиваясь ни на мгновенье назад.

Уже через сто метров у меня снова появилась на губах прежняя ехидная улыбка. Я бродил, непрестанно что-то бормоча, и от напряжения у меня вскоре свело судорогой щеки. Не помогли мне выйти из этого состояния ни вечерняя прохлада и не праздничная воскресная толпа. Я снова и снова повторял слова, которые собирался сказать Мине. В результате, я ещё больше разволновался, и почувствовал во рту невыносимый привкус горечи.

На следующий день, на рассвете, поезд уносил меня в провинцию, и я немного успокоился. Я задремал и, в движущемся поезде, совершенно захмелел от приятного утреннего тепла. Сквозь сон, под свешивающейся рукой, я внятно ощущал пакет с моими образцами, и эта поездка казалась мне прекрасной, полностью гармонирующей со всей моей жизнью, и в тоже самое время какой-то новой, наполненной невыразимой и тягостной усладой. В сущности это происходило от того, что я все время дремал. Краешком глаза я мог следить за пролетавшими мимо полями, разбуженными восходящим солнцем. В какой-то момент, закрыв глаза, я смутно почувствовал, что погружаюсь в новое состояние, в котором могло произойти самое неожиданное, будь то что-то ужасное, или же совсем не имеющее никакого значения.

В сладостной неге пробуждения, согревшись теплом постели, я принялся думать о Мине, совершено неспособный на проявление ненависти по отношению к ней. Скорее, наоборот, я был ей благодарен за те приятные ощущения невыносимого желания, буквально разлившегося в моих венах. Я был уверен, что она в этот час была одна в своей комнате, и это позволяло мне спокойно думать о ней. Я улыбнулся, вспомнив ее нерешительное предложение насчет Аделаиды. Кто знает, возможно, Аделаида и Мануэла были подругами.

Мы встретились на станции во вторник, сразу

же, по моему возвращению. Я вернулся специально, чтобы повидаться с ней, несмотря на то, что мне нужно было теперь ехать на автомобиле в горы, в поисках новых клиентов. Мина заметила в разговоре, что она стала выходить слишком часто, и, что это ей вредит, как в смысле здоровья, так и в смысле падения её авторитета в глазах хозяйки.

«Но, разве, тебе не нужны эти прогулки на свежем воздухе?» — пробормотал я невнятно.

Затем Мина заставила меня ждать у обувного магазина, но это не заняло много времени. Вскоре она появилась с небольшим пакетом. Стройная, в коричневом платье, застегивающемся сбоку, и в зеленой шапочке, она тут же разыскала меня глазами с порога магазина, с ослепительно чистой витриной. Легонько касаясь друг друга локтями, мы пересекли улицу.

— Откуда у тебя это имя? — спросил я её.

— А что, тебе оно не нравится? — спросила она меня резко.

— Отчего же, оно красивое, но откуда оно у тебя?

Мина взглянула на меня из-под своих завитушек. — Ни откуда: оно было написано на двери моей комнаты. В то утро мы купили сигарет и остановились у чулочного магазина. — Я подарю тебе самые красивые чулки, если ты пообещаешь мне одевать их только для меня, в такие дни как сегодня.

— Пойдем, Гвидо, здесь не надо задерживаться. Я здесь их никогда не покупаю.

Было одиннадцать часов, и Мина сказала мне, что ей пора возвращаться.

— Мина, давай посидим немного в каком-нибудь кафе?

В кафе я отыскал самый укромный уголок и, делая заказ, даже не взглянул на официанта.

Мина, молчаливая и серьезная, внимательно смотрела на меня, в то время как я ни на миг не сводил с её глаз.

— Тебе, должно быть, стыдно появляться со мной на людях?

— Мина, — ответил я изумленно, — Я стараюсь ни на кого не смотреть, когда бываю с тобой.

— Ты не можешь простить мне, какую я веду жизнь.

— Я прощаю тебе все твое прошлое, Мина, каждый твой день и каждую ночь, но я хочу понять тебя, — ведь, ты уже не та глупая девчонка, какой была когда-то, и, хотя я чуть не плачу от того, что произошло, я, тем не менее, сдерживаюсь и не плачу. Я знаю одно, что я люблю тебя, и, что я — твой, как и прежде. Выходи за меня замуж, Мина, кончай с этой жизнью. Что тебе стоит это сделать? Ведь, так или иначе, однажды тебе придется это сделать!?

— Разве, ты не видишь, что ты жалуешься? Это вовсе не говорит о том, что ты простил меня.

— Но может быть я тебя ещё должен и благодарить за то, чем ты продолжаешь заниматься? Неужели ты не понимаешь, как я страдаю, оставаясь один, и, представляя тебя со всеми этими мужчинами? Почему с ними, а не со мной?

— Но с ними — это другое дело., Гвидо, совсем другое и… потом это случается очень редко.

— Я бы мог понять это, если бы ты любила кого-нибудь из них!

— Неужели? Я тебя отлично знаю, Гвидо, и знаю, что ты бы завыл бы от боли ещё сильнее.