Иду на грозу. Зубр
Шрифт:
Валерия беспокойно посмотрела на Крылова и стала одеваться.
— Вы еще застали здесь Антоновых? — спросил Крылов.
— Они уже собирались уезжать, — сказала Валерия.
— А вы не знаете, приходила к ним такая Романова? — Он с трудом произнес ее фамилию.
— Наташа? — оживилась блондинка.
— Да.
— Так она тоже уехала.
— С ними?
— Что вы, ее увез один научный работник, он тут жил зимой. У них такой роман был!
— Роман-шарман, наверное, сама к нему уехала, —
— Ничего подобного, — горячо сказала блондинка, — мне рассказывали, как все было. Он приехал за ней на машине, подстерег возле ее дома, когда она с ребенком шла, посадил и увез, она домой даже не зашла.
— Так не бывает, — сказал толстяк. — Небось расчет она оформила. В наше время без отдела кадров не похитишь. Всякие бумажки-шмажки.
— Он приехал на черной «Волге», — сказала Валерия.
— У них был сумасшедший роман, — сказала блондинка. — Он хоть и ученый, а поступил как настоящий мужчина.
— Чего ж он зимой сразу не увез ее? — недоверчиво спросил толстяк.
«Почему я сразу не увез ее? — подумал Крылов. — Как же это так? Сел в поезд и уехал. О чем же ты тогда думал? Да ни о чем. Совсем ни о чем. Про свои паршивые графики ты думал. Про то, что потом когда-нибудь ты приедешь. И этого ничего ты не думал. Как же это могло быть? Сел в поезд, а она осталась…»
— Они проверяли свои чувства, — сказала блондинка.
Но ведь он же писал ей. Почему она не отвечала, ни разу не ответила? А последнее письмо вернулось невостребованным.
— Вы ее знали? — спросила Валерия.
— Я понятия не имел… То есть, конечно, я знал.
— Что ж она, такая красивая?
— Да, очень.
Они с интересом посмотрели на него.
— А может, и не очень, — поправился он. — Я ничего не знаю.
— Господи, какое у вас лицо, — сказала блондинка. Она шлепнула Валерию по спине. — А твой тебя не собирался увезти? У нее тоже принц объявился. Торт преподнес.
— Угощай, — сказал толстяк. — При такой жаре скиснут твои тортики-шмортики.
Валерия засмеялась и умоляюще посмотрела на Крылова.
— Мне пора, — сказал он. Поднялся. Отряхнул брюки. Попрощался.
Валерия догнала его.
— Простите меня, — сказала она.
Мокрые волосы облепили ее маленькую голову. Толстяк и блондинка издали смотрели на них.
Крылов взял руку Валерии и неловко поцеловал.
Пляж кончился. Потянулись пустынные берега рыбачьего поселка. На полях сушились сети. Лежали перевернутые баркасы. Пахло смолой и рыбьей гнилью. Крылов по привычке свернул на тропку вверх, мимо коптильни, мимо амбаров, к синему домику буфета.
Он знал, что ему не следует заходить в буфет, он даже обогнул его, но потом вернулся и, постояв минуту, толкнул синюю фанерную дверь.
Столик у окна был свободен. Он сел на свое место, так, чтобы
…Они вернулись с обхода. Наташа стащила мокрые ботинки, достала из чемоданчика тапочки, выложила на стол несколько мандаринов.
— Это еще зачем? — строго спросил он.
Она вспыхнула, придвинула мандарины к себе, и ему стало стыдно.
Они сверяли записи, сводили в таблицы, это было на третий день их работы, и Крылова удивило, как быстро она уловила смысл измерений и действовала, уже ни о чем не спрашивая.
— У вас отличные способности, — сказал он.
Она посмотрела на него недоверчиво, почти испуганно. Но назавтра, закончив вычисления, она вдруг рассмеялась.
— Выходит, я сама могу, — сказала она изумленно.
По утрам, приехав из города, она была какой-то сжатой, замкнутой и только к середине дня словно оттаивала. Особенно в лесу, когда они шли на лыжах, она оживлялась. Она ходила на лыжах девчонкой и с тех пор ни разу.
— А с мужем почему не ходите? — как-то спросил Крылов.
Она смутилась и сказала, что муж слишком занят.
Она вообще, избегала говорить о муже и о себе, только однажды, когда на озере она провалилась в прорубь и он притащил ее к Антоновым, и растирал, и напоил водкой, она, лежа под одеялами, словно сквозь сон, спросила:
— Какой я вам кажусь?
Потом он понял, что значит этот вопрос. В семье она был старшей и с детства нянчилась с маленькими, и хотелось поскорее освободиться, стать самостоятельной. Вышла замуж, появился ребенок, и опять было не до себя. А в техникуме ее считали способной. Муж ее был довольно известный художник, и рядом с ним ее надежды выглядели мелкими, смешными. Она старалась помогать и не мешать. Она научилась быть незаметной. Это она умела в совершенстве. Иногда она даже не могла представить, а какой же она видится со стороны окружающим. Ей казалось, что она куда-то пропала, ее нет, кто-то вместо нее ходит, говорит, а ее самой не существует.
Она была высокая, с движениями медленными, почти ленивыми, и волосы у нее были тоже ленивые, гладкие, но Крылову она казалась маленькой, и он чувствовал себя с ней старшим, это было непривычно и нравилось. И, как с детьми, с ней надо было быть осторожным, чуть что — испуганно пряталась, застывала в молчании. Она была как эти мартовские хрупкие дни с пугливым солнцем.
Ровно в шесть она сложила таблицы, надела ботинки, собираясь на автобус.
— Можно, я оставлю тапочки, чтобы не таскать?