Иду на грозу
Шрифт:
— По-вашему, надо меньше тратить денег на науку? Так можно договориться вообще до мракобесия! — воскликнул Ричард.
— А что ты думаешь, — Крылов нисколько не смутился, — может быть, и поскупее надо. Когда у науки вдоволь средств и денег, она становится слишком жирной. Есть, конечно, и крайности. Двухрублевую лампу достать — целая история. Но это уж организация.
Ричард озадаченно молчал.
С этим Крыловым никогда не угадаешь: перевернет все вверх ногами, расставит по-своему, раздразнит, и пошла схватка, — тут уж
Они яростно занимались реформами — отменяли диссертации, снова вводили диссертации, но решили не платить за степени, ибо идущий в науку не должен прельщаться доходами. Открывали институт телепатии, лаборатории хиромантии — будем дерзать, авось получим что-либо новенькое, иначе неинтересно. И вообще ученый, доказывал Крылов, воплощает в себе черты человека коммунизма, поскольку работа для него — потребность, удовольствие.
Алеша кивнул на Крылова:
— Ничего себе удовольствие — махать палкой каждый вечер!
И все рассмеялись, потому что действительно трудно было представить себе более занудную работу.
Когда они остались вдвоем с Крыловым, Ричард вздохнул:
— Наука — это лес дремучий. Не видно ничего вблизи…
Крылов прислушался.
— Все же прочел «Фауста»?
— Прочел. Надо бы еще перечесть, да разве успеешь. Сколько книг написано хороших, кошмар! Человечеству хватит на сотню лет. Да еще сколько фильмов, пьес, музыки! Это если только одни шедевры брать. Хватит. Я бы прикрыл искусство лет на двадцать.
— Вот кто мракобес.
— Все равно на таких, как Агатов, никакие стихи не подействуют.
— Чего это ты так на него?
— Ненавижу бездарности. От них все зло; их надо давить. Их нельзя подпускать к науке. Их надо травить, высмеивать.
— А тебе никогда не приходило в голову, что упрекать человека в бездарности — все равно что смеяться над калекой?
— Хорош калека! Агатов вам шею скрутит, дайте ему только власть.
— Я его иногда жалею. Он несчастный человек. Он пошел не по призванию, он, конечно, не физик, может, у него способности архитектора или председателя колхоза. Кто знает? Когда человек чувствует себя на месте, он становится лучше.
— Оправдываете его? Человек на любом месте должен оставаться человеком.
Крылов выключил напряжение, присел на стол.
— Я давно думаю, что самое важное сейчас — это помочь людям находить их призвание. Вот наша Зоечка, официантка в столовой. Что, она родилась для того, чтобы быть официанткой? Рассмотрим формулу — «от каждого по способностям…». По способностям! А сколько людей не знает своих способностей! Тут, брат, мало того, что вот вам, пожалуйста, учитесь, выбирайте, — все права и возможности. Нужно помочь каждому определить его максимум…
— К Агатову это не относится! — и, не вытерпев, Ричард передал свой
Крылов вернулся к электрометру, потер красные веки.
— Ничего, обойдется, я поговорю с Тулиным.
— Да, да, Тулин не позволит отослать меня.
Крылов кивнул, и они продолжали работать.
Он нашел Тулина в номере у Алтынова. Там сидел и Агатов.
— Присаживайтесь, — сказал Алтынов.
Они пили чай с медом. Алтынов любил мед, он любил все, что полезно, и устраивал чай с витаминами и прочими необходимыми для организма веществами.
Судя по репликам Тулина, Крылов понял, что речь шла как раз о Ричарде и что Агатов уже изложил причины, по которым отправлял его в Москву. Алтынов не вмешивался, его доброе рыхлое лицо было непроницаемым, лишь иногда он предостерегающе взглядывал на Крылова. Тулин с трудом скрывал раздражение, но все же держался осторожно, говорил про мед, улыбался, и все они выглядели друзьями, по крайней мере приятелями.
— Не удивлюсь, если его отчислят из аспирантуры. С такими взглядами на жизнь полезно поработать годик-другой на заводе, верно? — Агатов посмотрел на Тулина.
— Так считается, — сказал Тулин, — но я не могу знать, не работал на заводе.
— А я работал, — сказал Крылов, — и думаю, что для Ричарда это не обязательно.
— По-вашему, Сергей Ильич, выходит, что повариться в рабочем котле вредно?
— У Ричарда вся семья рабочая.
Тулин громко побренчал ложкой.
— Сережа, я боюсь, что из тебя адвокат никакой.
— Он не считается с Голицыным, — сказал Агатов. — Посудите сами, как может Аркадий Борисович руководить аспирантом, который выступает против него! Нет, нет, пусть ищет себе другого руководителя. Если найдет.
— А что тут особенного? — сказал Крылов. — Можно и против руководителя…
Тулин выразительно посмотрел на него, повернулся к Агатову.
— Яков Иванович, накладывайте, угощайтесь! — Алтынов придвинул банку с медом.
— Денисов хочет критиковать. Стоит ли ему этим заниматься, Олег Николаевич, как по-вашему?
— Я понимаю вас, Яков Иванович, — мягко сказал Тулин. — Конечно, это все осложнит. И без того сложно.
— Вот именно.
Агатов засмеялся, и Тулин тоже изобразил улыбку, но взгляд его оставался жестким, немигающим.
— В липовом меде содержится сорок пять процентов виноградного сахара, — сообщил Алтынов.
— Чудесный мед. А вы любите мед в сотах? — спросил Агатов.
Интеллигенция, думал Крылов, законы цивилизованного общества. Попробуй я сейчас ударь Агатова чайником по голове, меня под суд за хулиганство. А то, что Агатов испакостит жизнь Ричарду, — это не хулиганство. Это — законное разрешение конфликта, вполне культурно.
— Что же будет с Ричардом? — спросил Крылов.
— Это решит Аркадий Борисович, — сказал Агатов.