Иду на свет
Шрифт:
Они ехали к кладбищу в тишине. Санта с силой сжала мужскую ладонь, когда зашли в ворота.
Приезжать сюда ей всегда будет сложно, сколько бы лет ни прошло. Тяжело идти по дорожке. Тяжело бросать первый взгляд на памятник — ещё «со спины». Обходить тяжело, видеть улыбающееся лицо тяжело…
Данила остановился за оградой, Санта подошла к памятнику сама.
Прижалась пальцем к холодному граниту, скользнула по выбитому на нём кресту, смотря при этом на отца.
— Привет, папуль…
Шепнула
Привычно чувствуя, как первой волной накрывает тоска, глаза против воли влажнеют. Потому что с тех пор, как его не стало, ей всегда грустно. Иногда меньше, иногда больше. На кладбище и в памятные даты — особенно. Но за эти четыре года в принципе не было ни дня, чтобы она не вспомнила отца. Чтобы она не ощутила его нехватку…
— Мы к тебе… Знакомиться…
Санта сказала с улыбкой, оглянулась…
Поймала разглядывающий выбитое на камне лицо наставника взгляд Данилы. Тяжелый будто. Задумчивый.
Потом только Данила посмотрел на неё. Знал, что от него требуется. Дал это. Санте досталась новая улыбка. К сожалению, механическая. Которая заставляет грустить сильней.
Которая тянет от холодного камня назад к теплому человеку.
Данила обнимает её без просьб и намеков, притягивает к своему боку, дает прижаться виском к плечу…
Слов особых-то нет. Ни у Санты, ни у Данилы.
Ей важно было «представить» его не только маме. Сюда попасть — наверное, не менее ответственно. Но вести разговоры с надгробием — не обязательный пункт их программы. Да и Данила не стал бы.
— Не холодно? — спросил, повернув голову, Санта мотнула своей, а потом, будто немножечко себе же противореча, стянула пальцами ворот пальто. Вжалась сильнее в теплый бок. Осознала, что под его крылом ей даже здесь уютно.
Тоже грустно. Тоже сложно. Но с ним спокойней.
Вспомнился день похорон.
По коже под одеждой побежали мурашки.
Тогда её некому было вот так обнять. Тогда она ни к кому за этими объятьями не обратилась бы. Тогда её держало одно понимание: маме сейчас хуже. Поддерживать должна она.
И именно чувство ответственности дало пережить. Удержаться за двоих. Не упасть в яму следом.
Чувство ответственности, а ещё немного он, пусть Данила об этом и не знал.
Когда вот тут же, четыре года назад, ей стало совсем сложно, когда показалось, что силы кончаются, она скользила взглядом по толпе, толком не зная, что та самая толпа может ей дать. И только увидев его, поняла, что поддержку. Никто другой. Только он.
В ней тогда скопилась прорва боли. Её «безразличное» стекло трещало. И только ему не страшно было позволить увидеть, как плохо.
Только он не отвел взгляд. Не скривился. Не улыбнулся как бы извинительно…
Впитал. Не знал об этом, а
— Ты приезжал сюда когда-то? — Санта спросила, на секунду жмурясь. Постаралась побыстрее вытолкнуть себя оттуда, где было совсем плохо.
Данила ответил не сразу. Он всё так же смотрел на памятник, потом медленно перевел голову из стороны в сторону.
— Не приезжал. — И сказал правду. Моргнул, глянул вниз. — Я не верю, что есть смысл говорить памятнику то, что не было сказано человеку. Но я его помню. И часто благодарю.
Наверное, другого ответа от Данилы Санта не ожидала. Да и не хотела бы. Отчасти даже согласна с ним. Просто… Она не приезжать не может.
Она не знала, как всё устроено там, куда попадают после смерти. Но ей было бесконечно важно, чтобы папе там не было холодно, одиноко, чтобы он чувствовал… Всегда чувствовал её любовь. Чтобы он не сомневался: его тут помнят.
— Ты только не недооценивай меня, хорошо?
Услышав наверняка неожиданный вопрос, Данила немного напрягся, Санта почувствовала это, улыбнулась непроизвольно…
Опять вскинула взгляд, поборола желание потянуться к его лицу и разгладить эту чертову складку между бровей…
— Папа нас с мамой всегда и от всего ограждал. Я понимаю, что это забота. Но не делай так. Я же вижу, тебя что-то гложет…
Санта говорила, Данила хмурился сильнее. И ей бы остановиться, наверное… Во всяком случае, он бы явно этого хотел, но рядом с папой просто стыдно быть идущей на попятную трусихой.
— Мне Аля сказала, что ты встречался со своей Ритой…
Напряжения в Даниле стало больше. Он и сам закаменел, и скулы будто… Смотрел вниз на Санту… Молчал…
А ей не страшно…
Она отпускает воротник, тянется к его щеке, гладит…
— Если ты сомневаешься, Дань…
И сама толком не знает, как собирается закончить мысль, но Данила не дает.
Разворачивает от памятника, обнимает так, что даже дышать сложно, бьющий по глазам свет снега и серого неба сменяют чернота плотной ткани. Данила вжимает Санту в себя и держит.
Так не ведут себя сомневающиеся люди.
— Не слушай Алю, Сант. Никого не слушай. Я тебя люблю. В этом не сомневаюсь…
Скорее люди, боящиеся отпустить. А может даже потерять.
Но это же глупости…
— Идем к машине…
Данила просит, Санта кивает, как может.
— Да, идем…
Она от него никуда.
Глава 11
— Санта Петровна, вы далеко?
Обращение Альбины застало Санту уже у лифтов. Первым желанием было развернуться и бросить в ответ: «не ваше, Альбина Николаевна, дело…», потому что пусть Даниле Санта верила, злость на благодетельницу-подругу так и не прошла.