Иду на вы!
Шрифт:
Ночь выдалась темная, хоть глаз коли, хотя звезд высыпало над головой превеликое множество. Но куда им тягаться с Хорсом-Солнцем, повелителем всех светил, больших и малых! Лишь тонкий серпик месяца, точно одинокая ладья, плыл среди таинственно перемигивающихся звезд, ничего не освещая на земле, тревожа людей своим непостоянством. Множество звезд срывалось вниз с черного неба то поодиночке, то сразу целыми стаями, оставляя за собой острый, как сабля кочевника, и длинный след, гаснущий так быстро, что глаз человеческий едва успевает проследить за ним. О чем предупреждают бессмертные боги смертных росов перед грядущим испытанием? А ну как и в прошлые времена одолеют хазары русскую рать? Не накличем ли на себя еще большую тягость? Жили под ними многие годы, стерпелись, приноровились, можно было бы жить и дальше. Ан нет, пришел молодой князь, и мнится ему, что если он бивал северные рати, то сладит и с прочими. А сладит ли? Его дед тоже пытался, а что из этого вышло? И сам сгинул на чужой стороне, и на Русь накликал беду еще большую. Ох, не к добру эти знамения, не к добру. И двинулся народ в скорбном молчании вслед за князем Святославом, изливаясь из северных ворот города, освещая себе путь факелами, точно река огненная потекла вверх по склону, извиваясь среди дубравы. Несли на плечах домовины с их насельниками, гнали следом пленников, связанных друг с другом одной бечевой, точно ожерелье, которое кладут рядом с упокойником напоминанием о земной жизни. Бесконечную процессию замыкает
В Священной роще, на большой поляне, вкруг которой стоят изваяния богов, уже сложено из сухих еловых, сосновых и дубовых стволов огромное кострище. На него и устанавливают домовины с их хозяевами. Когда установлены последние, на кострище загнали пленников, раздев их догола, привязали к столбам. Жены иудейские воют и стенают, мужи их, а также хорезмийцы, молятся своим богам, упрашивая их, не исполнившего последнего ритуала, впустить рабов своих в сады райские на вечное поселение.
Некоторые жены киевские изъявили желание отправиться в мир иной вместе со своими мужьями. Все они либо не имели детей по причине бесплодия, либо дети их выросли и в своих матерях особой нужды не испытывали. Их привязали к домовинам, и они вплели свои вопли в общее стенание. Но тяжелые удары палиц заставили их замолчать, чтобы в огненную купель они вступили, соединившись со своими мужьями раньше, чем пламя разметает их души в разные стороны.
Рокочут барабаны и бубны, воют и скулят рожки, жалейки и боевые рога. Волхвы выкрикивают заклинания, огневщики подкладывают хворост, обливают бревна горячей смолой. Главный Жрец Киевский стоит на вершине кострища, белые одежды его окрашены багровым цветом горящих факелов. Он вскидывает руки к небу, что-то выкрикивает, но звуки его голоса тонут в плаче и вое.
Князь Святослав и княгиня Ольга занимают отведенное им место на возвышении в стороне от кострища.
Все громче рокот барабанов и вопли рогов и рожков.
Главный Жрец, выкрикнув последние слова, обращенные к богам, сходит вниз, поддерживаемый волхвами в белых одеждах.
Огневщики подносят факелы сразу с четырех углов кострища. С треском вспыхивает хворост, пламя с алчностью голодного зверя кидается на смолу, ворчит, огненными вихрями обнимает бревна, расползается во все стороны, щупая желтыми языками домовины и голые тела, и вдруг с гулом устремляется вверх, ревет, заглушая предсмертные вопли пленников, принесенных в жертву кровожадным богам, взирающим с неба глазами бессчетных звезд.
Еще пылал погребальный костер, а уже по всему лесу возгорали другие костры, вокруг которых начиналась тризна по душам, возносящимся в небеса. Пили меды, ячменное пиво, заедая обжаренным на кострах мясом. Тонкими голосами плакали жалейки, народ водил хороводы вокруг костров, веселился – и потому что жив, и потому что провожал в лучший мир павших в жестокой сече. Да будет путь их туда усыпан полевыми цветами! Да примут их боги с милостью и проводят в вечно цветущие райские кущи, в которых жизнь течет мирно и беспечно, и каждый занимает отведенное ему место, вкушая райские яблоки!Глава 15
Аарон раб-Эфра со своими слугами уходил в глубь степей в сторону Саркела, каменной крепости, воздвигнутой лет сорок-пятьдесят назад под руководством и по чертежам греческих знатоков-строителей на берегу Танаиса. Встречаемые им небольшие отряды кочевников-торков, вассалов киевских князей, молча пропускали мимо кавалькаду всадников, на щитах которых изображена шестиконечная звезда Давидова. Они еще не ведали о том, что в Киев вернулся князь Святослав, что ни один из иудеев и хорезмийцев-наемников не успел вырваться за стены города – так неожиданно Киев был захвачен восставшими горожанами, дружиной княгини Ольги и дружиной князя Святослава, появившейся не через три-четыре дня, как ожидалось, а как раз в тот день, когда наместник приказал раб-Эфре идти навстречу Святославу, чтобы увлечь его переговорами и посулами. Да и сам раб-Эфра, отойдя на своей галере от Киева всего ничего, едва не столкнулся нос к носу с ладьями русов, неожиданно показавшимися из-за поворота на стрежне Днепра. Их ладьи неслись навстречу, вспенивая воду, при развернутых парусах, надутых попутным ветром, подгоняемые слаженными взмахами весел. И не было видно на берегу ни единого дыма, предупреждающего об опасности. Слава Всеблагому, что надоумил его, раб-Эфру, вести свою галеру, прижимаясь к низинному левому берегу, где имеется множество мелей, зато слабее течение. Им удалось свернуть в протоку и затеряться в камышовых зарослях, затаиться там в ожидании неизбежных событий, совершаемых по воле всемогущего бога.
Возвращаться в Киев не имело смысла. Но знать, что там происходит было необходимо, чтобы окончательно решить, что делать дальше и в какую сторону направлять своих коней. Для этого раб-Эфра послал в Киев разведчиков. Но еще до их возвращения понял, что Святослав не просто вошел в свой стольный град, а вошел с мечом: слышался далекий ликующий трезвон колоколов, по дорогам пылили княжеские гонцы, неся повсюду вести, о содержании которых не трудно было догадаться. А едва стемнело, из киевских ворот потекла огненная река в сторону Священной Рощи, и сразу же после полуночи огромное пламя костра осветило окрестности – и это лишний раз подтверждало, что Киев взят штурмом.
Подробности раб-Эфру не интересовали. Он помнил их с детства, когда войско дейлемитов, прорвавшись через Дербентский проход между морем Хазарским и горами Мрака, штурмом взяли бывшую столицу Хазарии Семендер, расположенную на берегу Терека, оставляя в живых лишь мальчиков и девочек, которых можно с выгодой продать в рабство на невольничьих рынках Багдада. Вся семья раб-Эфры погибла или попала в плен. Ему повезло: он пас своих коз на берегу Терека в нескольких милях от города, и когда враги начали штурмовать его, ушел вместе с другими пастухами в горы, а затем вернулся на пепелище. Дальше был путь в Итиль, где жил его дядя, учеба в иудейском хедере, в котором его отличали как одного из самых способных учеников и, в то же время, чаще других секли и сажали в «яму искупления» на хлеб и воду только за то, что его мать не была родом из колена Израилева. Потом служба толмачом и переписчиком при дворе каганбека, издевки истинных иудеев, членство в тайной общине караимов. Случались походы на север и в сторону Таврии, штурмы городов, резня – обычная картина любой войны. Вряд ли она могла стать другой в Киеве. Ждать было нечего, надеяться не на кого, и Раб-Эфра со своим небольшим отрядом покинул прибрежные заросли и двинулся на восток.
Он не скрывал от своих людей ни планов своих, ни намерений. А планы были такими: добраться до Саркела раньше, чем туда долетит молва о Святославе. Посылать кого-либо вестником о случившемся в Киеве, тем более отправляться в Итиль самому к каганбеку Иосифу с сообщением, не имело смысла. Это все равно что лезть в пасть крокодила, ибо существовал закон, по которому принесший плохую весть должен совершить акт самоубийства, потому что убийство было бы страшным не только по своей жестокости, но и по последствиям, обрушивающимся на семью вестника. А это, в лучшем случае, рабство. Тем более что он, Аарон раб-Эфра, обманулся в своих ожиданиях относительно времени, которое потребуется Святославу, чтобы добраться до Киева, следовательно, обманул наместника, что само по себе карается
Оставалось лишь одно: уходить на юг, в Тавриду, где давно обосновалась весьма многочисленная община караимов, почитающих Библию. Они своего не выдадут. А разбитые горшки пусть склеивают другие – с него хватит.
Глава 16
Малое время спустя после освобождения Киева от власти хазар прискакал гонец на взмыленном коне и принес весть, что караван судов княгини Малуши с детьми миновал излучину Днепра при впадении в него Припяти и завтра, если на то будет воля богов, должен прибудет в Киев.
Князь Святослав тут же приказал снарядить три самых поспешных ладьи и с частью молодшей дружины отправился встречать жену и сыновей.
А в Киеве, между тем, не прекращалась под руководством княгини Ольги работа по приведению города в порядок после минувших пожаров и погромов. Особенно детинца. Из него выбрасывали вещи, которыми пользовались предыдущие хозяева: бухарские и персидские ковры, занавеси из китайского шелка, обивку из византийского аксамита, складывали все ценное в кладовые, чтобы потом продать на рынке; скребли с песком полы, отмывали стены и потолки, окна, лестницы и даже двор, наполняли княжеские палаты мебелью и посудой из Вышгорода.
Княгиня Ольга волновалась, как никогда. Да и то сказать – если на то будет воля Иисуса Христа, то не сегодня, так завтра-послезавтра она увидит своих внуков, прижмет их к груди. Как истосковалось ее тело по нежному детскому теплу, как давно она не целовала младенческие ручки, щечки, попки. Ей дано было родить лишь одного сына, и ее женская сущность не могла быть удовлетворена прерванным немилостивой судьбой на одном дитяти материнством. Правда, на ее долю достанется лишь полугодовалый Владимир, другие уже подросли: старшему, Ярополку, пять лет, Олегу – почти четыре, но она будет рада и этому.
Ладьи во главе с князем Святославом двигались против течения вверх по Днепру. Двигались на веслах, но иногда, там, где Днепр сужался и течение было особенно сильным, тянули ладьи бечевой. Князь, хотя и скрывал свои чувства, однако тоже волновался, соскучившись по своим детям. Да и по жене, по ее преданному, участливому взгляду, по теплоте ее рук и уютного тела. За минувшую зиму и весну произошло так много событий, доселе им не переживаемых, и почти каждое из них простирало свои пути в такие дали, какие ведомы лишь бессмертным богам, что Святославу казалось, будто минуло множество лет, он стал значительно старше и мудрее, и семья в его сознании получила совершенно другое значение, связавшись множеством нитей с его задумками на ближайшее будущее. Ни стычки с окрестными племенами и народами, в которые он водил свою дружину, заранее предупреждая недругов о своих намерениях: «Иду на вы!», ни самостоятельное управление северными землями своего княжества, не дали ему тех знаний, опыта, а главное – уверенности в себе, что он почерпнул всего за несколько последних месяцев. Позади остались дела, подготовляющие его к делу всей своей жизни, которое никак нельзя свершить без напряжения не только своих духовных и физических сил, но и всего народа русского. Он понимал, что вступил на опасную тропу, с нее не сойти, ее ему торить дальше, пока она не упрется в неведомые стены, которые он должен разрушить, чтобы крепко встало на ноги его княжество, которое он передаст в руки своих сыновей. Отныне никто не может оказывать на него влияния – никто, кроме богов. Но тех можно улестить, уговорить, задарить, насытить жертвенной кровью, а кого-то из них и обмануть. Боги – они как люди: такие же капризные и серьезные, жестокие и добрые, мстительные и прощающие людские заблуждения, помогающие и, наоборот, препятствующие исполнению человеком своего долга, умные и глупые. Но не ему, князю Киевскому, угадывать их меняющиеся, как та погода, настроения. Для этого имеется множество колдунов и волхвов, жрецов и знахарей. Вот пусть они и занимаются общением с богами и находят дорогу к их бессмертным сердцам. А у него есть Малуша и их сыновья – будущее Руси. И это было то новое, что вошло в Святослава за минувшее время, которое они не были рядом.
Вечером заночевали на острове посреди Днепра, огородившись щитами и кольями. Утром, едва рассвело, двинулись дальше. Но не успело солнце добраться до полудня, как вдали на речном просторе показали ладьи и ошивы, идущие на всех парусах и веслах. Над мачтой второй ладьи трепетало белое полотнище с изображенной на нем теремной башней в венчике из красных и синих цветов. И можно уже разглядеть княгиню, стоящую у носового руля с ребенком на руках. И Малуша увидела своего мужа, сорвала с головы белый платок, взмахнула им, точно собиралась взлететь.
У Святослава неровными толчками забилось сердце.
Приказал развернуть свои ладьи носом вниз по течению. С той и другой стороны перебросили канаты, убрали с бортов весла, ладьи сблизились, Святослав, держась за канат, перепрыгнул на ладью жены, за ним несколько дружинников, пробрался по верхнему настилу на нос судна и заключил Малушу в свои объятья.
– Здравствуй, княгиня, – произнес он, улыбаясь, после троекратного целования.
– Здравствуй, князь мой, – ответила Малуша, не сдерживая слезы радости, и протянула ему сына.
– Экой бутуз! – воскликнул Святослав, беря ребенка в руки. – Знатный из него вырастет ратоборец. А где другие?
– Спят. С утра все высматривали тебя на реке. Все выспрашивали, когда же тятька покажется. Уморились, тебя дожидаючись.
– Что ж, пусть спят – успеется.
Вдали показались стены Киева. Забухал вечевой колокол, ему радостно вторили колокола церкви Николая Чудотворца.
– Боже! – воскликнула Малуша. – Как давно я здесь не была. Сказывали, князь мой, что козар прогнали… Неужто правда?
– Прогнали, – подтвердил Святослав. – Теперь над нами хозяев нет. Теперь мы сами себе хозяева.
– Ох, страшно мне, княже! Не рано ли мы вернулись?
– В самый раз. Народ должен верить, что мы и дальше никому не уступим. А если семья князя на севере, то и веры крепкой не жди.
– Я верю, что бог на нашей стороне, – произнесла Малуша шепотом, отирая глаза шелковым платком.
Святослав глянул на нее, нахмурился, ничего не сказал, зная, к какому богу направлены ее помыслы.
Ладьи причаливали к пристаням, украшенным полевыми цветами, березовыми ветками. На всем протяжении обрывистого берега виднелся народ. Крики «Слава!» перекатывались от одного края до другого.
– Видишь? – спросил Святослав у жены. – Никто их сюда не звал, силком не гнали. Для них возвращение княгини с детьми и радость и надежда. Теперь нас никто не остановит.
В самом начале пристани их ждала княгиня Ольга. За нею плотной стеной стояли приглашенные в Киев князья соседних народов, первейшие люди города.
Святослав свел жену на пристань, подвел к матери, та с некоторой боязнью приняла у невестки спящего Владимира, расцвела лицом, прижала внука к груди. Произнесла, кланяясь:
– Спасибо тебе за сыновей, княгиня.
Малуша склонилась еще ниже, поцеловала руку свекрови.
– Это тебе, спасибо, матушка, за все добро, что ты сделала для нас. И от сыновей моих, и от меня. А я, если богу будет угодно, рожу еще.
На пристань выводили за руки старших сыновей: Святополка и Олега. Княжата щурили заспанные глаза, такие же светло-синие, как у отца с матерью.