Идущие на смерть приветствуют тебя
Шрифт:
8.
— Хозяин, позволишь… — Парис, управляющий домом семейства Аврелиев, с почтительным видом ожидал на пороге. — Прибыли ответы из Бононии, куда их положить?
— На стол в моем кабинете, — ответил сенатор. — Кстати, почему ты не сообщил мне о приходе архитектора, который строит виллу на Питекузе? [48]
Парис покраснел и в полнейшем смущении опустил глаза.
— Наверное, я забыл, хозяин… — растерянно признался он.
48
Питекуза (букв.:
Аврелий с удивлением посмотрел на него. Поистине необыкновенная память управляющего вошла в поговорку: за многие годы службы пунктуальный слуга ни разу не забыл ни об одной, даже самой мелкой, детали.
— Скажи-ка, тебе не кажется, что с Парисом что-то происходит? — вскоре после этого разговора спросил Аврелий Кастора. — Какой-то он последнее время странный. Будем надеяться, что не заболел, а иначе что же я без него буду делать!
Грек проглотил, не подав виду, столь лестное суждение об управляющем. Противоположные по характеру и склонностям, Кастор и Парис, хоть и служили у одного хозяина, считались вечными соперниками.
— Помочь тебе разобраться с этими двумя-тремя посланиями? — поинтересовался секретарь, желая показать хозяину, что без него, Кастора, ему тоже не обойтись.
Всегда стоит, считал Кастор, добровольно взяться за какую-нибудь несложную и легкую работу, дабы избежать потом долгой и трудной. Он быстро просмотрит вместе с хозяином пару писем и будет свободен целый день.
— Если пожелаешь… — с благодарностью согласился хозяин.
Кабинет, где Публий Аврелий любил изучать в уединении труды своих любимых философов, выходил в перистиль, самую спокойную часть дома.
— О боги! — воскликнул патриций, открыв дверь.
Кастор в изумлении вытаращил глаза: повсюду лежали сотни и сотни запечатанных свитков. Они заполняли стол, стулья, полки, громоздились вокруг бюста Эпикура, грудой лежали на полу.
— Как хорошо, Кастор, что ты согласился помочь мне… Подумать только, а я хотел дать тебе выходной! — усмехнулся сенатор.
Подавив стенание, секретарь опустился на пол там, где еще оставалось немного свободного места.
— Ну что же, начнем, — сказал хозяин, садясь рядом. — Смотри-ка, смотри… Вот человек, родившийся в Форуме Галльском, пишет, что знал Хелидона в молодости…
— Куртизанка Квинтилла хвастается, что часто бывала у него…
— Прачка из Мутины уверяет, что Хелидон не расплатился с ней за стирку… Это еще что, Кастор, послушай вот это письмо: «Септиций Рустик Публию Аврелию Стацию. Знаменитый сенатор, вы там, в Риме, не такие хитрые и потому всему верите. Хелидона, говорю я вам, на самом деле зовут Плацид, он работал в Мутине у веревочника Спурия и доставил ему много хлопот, даже служанка от него забеременела. Хорошо знаю это, потому что названный Спурий — мой свояк, то бишь женат на моей сестре Деции и теперь живет здесь, в Бононии, и награда ему была бы весьма даже кстати, потому как ему надо кормить четырех детей, а вместе с ним самим и женой всего, значит, шестерых человек, а веревки теперь очень плохо продаются»… Герой военнопленный, единственный, кто уцелел в деревне!.. Неплохую легенду придумал себе Хелидон, — присвистнул Аврелий.
— Вот тоже интересно, хозяин, — сказал Кастор, — письмо некоей Плациды, простой горожанки из Форума Галльского. Она спрашивает, когда Сергий Маврик решится наконец отдать ей собственность ее сводного брата Хелидона, единственной наследницей которого она является.
— Неплохо, неплохо… — согласился патриций, явно довольный.
Спустя два
И все это отлично знал Сергий Маврик, поскольку именно он пересылал ей деньги…
— Будет тебе чем позабавиться завтра вечером, — заметил Кастор.
— Да, но сначала… Спорю, еще кто-то в курсе всей этой истории. Помнишь того Турия, в казарме? Думаю, надо бы навестить его.
С почтительным видом в дверях появился Парис.
— Хозяин, к тебе гость, — сообщил он, и на этот раз в его тоне не слышно было обычного порицания по отношению ко всяким странным и мало отвечающим сенаторскому достоинству людям, с которыми Аврелий любил встречаться. — Это уважаемый, очень приличный человек, — продолжал он, не скрывая удивления. — Торговец, наверное, или представитель какого-нибудь торгового общества. Я позволил себе предложить ему подождать в таблинуме.
«Клянусь Гермесом, только делового посетителя мне сейчас не хватало», — подумал Аврелий, не решившись во второй раз за утро упрекнуть своего усердного управляющего.
Однако на этот раз Парис ошибся, оценивая важность гостя. В таблинуме на почетном месте сидел, потягивая из кубка отличное вино, гладиатор Галлик.
— Сенатор, извини за беспокойство. Но произошло несчастье, и я подумал, что надо бы сообщить тебе. А любого другого, кто бы ни пришел из нашей школы, этот твой цербер управляющий вряд ли пустил бы дальше вестибюля…
— Какое несчастье? — прервал его Аврелий, недовольный церемонным тоном кельтского гладиатора.
— Несчастье произошло с одним нашим атлетом.
— Что же тут странного, — пожав плечами, заметил сенатор. — Многие из вас погибают во время тренировок.
— На этот раз все не совсем обычно, — спокойно ответил Галлик. — Мы нашли Турин мертвым в его комнате, которая была заперта изнутри на тяжелую задвижку…
— Турий! — изумился патриций. — О боги Олимпа, этого не должно было случиться. Идем туда сейчас же! — приказал он, сдержав гневный жест.
Через несколько минут носильщики паланкина уже быстро бежали к Лудус Магнус.
— Сенатор, я погиб! — встретил его ланиста Ауфидий в полном отчаянии. — Кто-то напустил порчу на моих лучших атлетов. Смотри, смотри, что я нашел в комнате Турия! — воскликнул он, с ужасом указывая на округлый кусок темного дерева, лежавший на полу.
Аврелий подобрал его и внимательно осмотрел. На дереве был грубо вырезан глаз, в центре которого чернели два зловещих одинаковых круга.
— Видишь, зрачки! — простонал ланиста. — О боги, что это все значит? Дурной глаз, не иначе! Мои гладиаторы умирают без всякой определенной причины, тут явно какое-то колдовство, уверяю тебя! Осторожно, сенатор, брось его! — в ужасе вскричал он, увидев, как Аврелий, веривший в колдовство не больше, чем в богов, совершенно спокойно прячет ужасный предмет в складках своей туники. Они наняли колдуна, чтобы его погубить! Это наверняка задумал какой-нибудь одержимый. Поставил на него, потерял деньги и решил отомстить… Или какой-нибудь жалкий философ, из тех стоиков, что осуждают бои гладиаторов из-за какой-то там глупой человечности. Это же провокаторы, трусы, паникеры, подлецы, нанятые врагами Римской империи… — возмущался Ауфидий.