Идущие на смерть приветствуют тебя
Шрифт:
— Как только закончит осматривать другого пациента, — хором заключили вольноотпущенники.
Тут открылась дверь из соседней комнаты, и появился Гиппарх, а следом за ним Ксения.
— Он выживет, доктор? — с тревогой спросила девушка.
— У него несколько ран, но не настолько тяжелых, чтобы привести к могиле, — успокоил ее врач. — Конечно, ему крепко повезло. Девять ударов мечом, и ни один не повредил жизненно важные органы! С твоей постоянной заботой он скоро сможет встать на ноги. Любовь женщины творит чудеса!
Аврелий с удивлением смотрел, как Ксения крепко поцеловала врача в щеку и, счастливая,
— С твоей стороны очень великодушно — принять у себя в доме раненого гладиатора и оплатить визит врача только потому, что это жених твоей рабыни… — сказал Гиппарх, обращаясь к сенатору и ощупывая тем временем его грудную клетку. — Вот увидишь, он возместит тебе расходы. После сражения он получил сказочные деньги. Новый ланиста предложил ему целое состояние, лишь бы он возобновил контракт, но Галлик отказался. Хочет заняться театром вместе со своей девушкой. Продаешь ему Ксению? Он еще не верит, что ему удалось выкарабкаться. Говорит, это благодаря кольцу, которое она подарила ему в знак любви — будто оно спасло его от смерти на арене…
— Спорю, что кольцо это с лазуритом и львом на задних лапах! — простонал Аврелий, начиная кое-что понимать. Так вот почему Галлик разгуливал по его дому!
— Да, очень хорошей работы вещь. И у Ксении неплохой вкус! — согласился врач, собираясь уходить.
— Нам так не кажется! — хором воскликнули Кастор и Парис, сердито глядя на него.
23.
Большие празднества закончились накануне вечером сказочной трапезой и маскарадом, устроенными Помпонией, которая по этому поводу предстала в одеяниях Исиды, а Сервилий восседал рядом с нею в облачении фараона.
В доме Аврелия все еще переживали уход Ксении. Кастор нервничал и ходил по коридорам мрачный, как корова перед жертвенным алтарем.
— Да ладно же, не может быть, чтобы она была так дорога тебе, — пытался утешить его Аврелий.
— Ах, хозяин, знал бы ты, какие у нее руки — нежные, когда ласкает, и ловкие, когда запускает их в кошелек! Она ведь унесла все мои сбережения — все исчезло вместе с самыми дорогими воспоминаниями и со всеми пряжками, которые я позаимствовал у тебя за годы почетной службы!
— Ничего, возместишь потерянное благодаря подарку, который тебе сделал император, — ободрил его патриций, радовавшийся в глубине души, что воровка выбрала Галлика, а не хитрого секретаря или, что оказалось бы еще хуже, не честного управляющего. — И потом, на днях мы отправимся в Байи, [67] и уж там ты найдешь способ утешиться. В термах всегда много матрон, которые охотно позволяют ухаживать за собой.
— Не в силах ждать, пока приедем в Байи, у меня слишком плохое настроение. Мне необходимо как-то отвлечься, и оказалось бы очень мило с твоей стороны, если б ты придумал мне какое-нибудь развлечение…
67
Городок, который называли «маленьким Римом», большой термальный центр и модный римский курорт. Там находились летние резиденции самых известных личностей Рима, в том числе и императора. С веками медленное и регулярное повышение или
— Что скажешь о походе в публичный дом, Кастор? Выберешь какую захочешь девушку.
Грек с возмущением посмотрел на него:
— Ты явно недооцениваешь меня, хозяин, если считаешь, что какая-то простая девка из лупанария может заменить в моем сердце неповторимую Ксению!
— Ну тогда, может, изысканная гетера, например…
Кастор словно вернулся к жизни:
— Я подумал о Цинтии, хозяин, может, вместе отправимся к ней?
— Но это же самая дорогая куртизанка в Риме! Среди ее клиентов только министры и сенаторы… — неуверенно возразил Аврелий, хотя уже понимал, что уступит просьбе секретаря.
— Вот и прекрасно, только пойду переодену тунику, и поедем! — живо отозвался александриец.
«Конечно, ни о каком разбитом сердце и речи нет, как хотел убедить меня этот комедиант», — подумал Аврелий. А для Париса уход Ксении действительно оказался тяжелым ударом, бедняга строил уже такие сладостные планы!
И в самом деле, вот уже три дня управляющий скрывался в своей комнате, словно раненое животное…
И «раненое животное» в этот момент появилось в дверях, одетое в точно такую же зеленую, как у Кастора, тунику — единственное воспоминание о неверной возлюбленной. Небритое, изнуренное лицо носило следы тяжелых переживаний, но в страдающих глазах читалась новая, незнакомая решимость.
— Я слышал, о чем вы говорили и куда собрались. Вернетесь поздно, надо полагать.
— Не беспокойся, Парис, иди ложись спать, не нужно нас ждать, — поспешил заверить его Аврелий, прекрасно зная, что думает благонравный управляющий о куртизанках, и желая избежать бог знает какого по счету выговора.
— Не в этом дело… — заговорил вольноотпущенник.
— Так в чем? Скажи, что тебе дать, — может, травяной настой, чтобы уснуть? — заботливо поинтересовался патриций, не решаясь предложить хороший кубок фалернского, ведь скромный управляющий неизменно воздерживался от вина.
— Вообще-то я подумал… — Парис покраснел как мак, а потом произнес что-то невнятное.
— Что? — переспросил Аврелий, не поняв.
Тогда Парис собрался с духом и еле слышно проговорил:
— Вообще-то я подумал, а что, если и мне пойти с вами… — и в смущении опустил голову.
От изумления Аврелий так и замер, открыв рот.
И тут же раздался глухой удар. Стоявший в дверях Кастор, услышав просьбу Париса, не выдержал потрясения и грохнулся об пол.
Вскоре длинная процессия из рабов, глашатаев и опахальщиков двинулась в путь.
Аврелий сидел в своем новехоньком паланкине между Парисом и Кастором. На обоих были великолепные шелковые зеленые туники.
— Дорогу паланкину сенатора Стация! — кричали глашатаи, размахивая факелами.
Видно, сама судьба пожелала, чтобы эта ткань так или иначе все же оказалась в доме Цинтии! — улыбнулся про себя патриций, когда его кортеж с бегущими впереди факельщиками двигался по шумным и многолюдным улицам Рима, этой великой столицы мира.
Послесловие автора