Идущие впереди века
Шрифт:
Место высадки партии – Балашиха, – маленькая, на нес-колько домиков деревушка. Тайга окружает ее так густо, что местами вторгается на огороды. Население летом ловит рыбу, зимой занимается охотничьим промыслом, так что пристройки к домам незначительные – коровник, амбарчик, да легкий навес для несложного рыбачьего инвентаря, – вот и все. Под таким-то навесом складывается все имущество и снова покрывается брезентом. Лошадей привязывают за изгородью, так, чтобы они могли пастись и в то же время никуда не ушли.
Василий Тимофеевич приглашает всех в избу, кормит ухой, а потом распределяет на ночлег. Мест для ночлега три: изба, в ней соглашается остаться только Любовь
Крышу надо починить…
Векшин лежал и слушал, как дождь низвергался на крышу. Было что-то притягивающее в шелесте дождя. Какие ветры пригнали сюда эти тучи? Воды каких океанов напоили их? Какая сила заставила обрушиться на землю? Тысячелетия прошли со дня, когда первый человек, укрывшись под деревом или в пещере, прислушивался к такому же громыханию. Многое с тех пор изменилось, многое объяснено, но, как и тысячелетия назад, человек лежит и с благоговейным трепетом прислушивается к разбушевавшейся стихии.
Он только подумал, что не завидует тому, кого гроза застала в лесу, как Надежда Николаевна запела:
Ревела буря, дождь шумел,Во мраке молнии блистали…У нее был приятный и чистый голос и неплохой слух и Векшин вместе с песней невольно перенесся на когда-то пустынный и суровый берег Иртыша, к которому пришел и сидел «объятый думой» первый русский человек, первооткры-ватель этого чудесного края. А Надежда Николаевна выводила:
Кучум, презренный тать Сибири,Прокрался тайною тропою…Смутные чувства будит ее голос. Погиб Ермак. Много лет спустя его судьбу повторил Чапаев. Вот и сейчас, не прокрался бы кто-нибудь тайной тропой, пока они лежат здесь почти оторванные от внешнего мира. Правда, есть люди, которые следят за врагом и не спит их дружина, но и он, Векшин, тоже ведь солдат своей армии, а солдат, как говорится, и во сне служит.
И вдруг появляются слова:
Если скажет рать святаяКинь ты Русь, живи в раю,Я скажу – не надо рая,Дайте Родину мою…Векшин ловит себя на том, что читает стихи вслух. Он замолкает.
– Чьи это?
– Есенина.
– Я и не знала, что у него есть такие стихи, – говорит Надежда Николаевна.
– А «На смерть поэта» Вы знаете? – спрашивает Володя.
Векшин читает стихотворение Маяковского и когда он заканчивает словами:
Для веселия планета нашамало оборудована.Надо вырвать радостьу грядущих дней.В этой жизнинаступает такая тишина, что слышно звонкое падение капель с крыши в бочонок. Гроза прошла, дождь прекратился.
– Почитайте еще что-нибудь, – просит Надежда Николае-вна.
– Что?
– Константина Симонова, – сразу в два голоса просят Надежда Николаевна и Валя Жаворонков.
Польщенный вниманием, Векшин читает:
Когда ты по свистку, по знаку,Встав на растоптанном снегу,Был должен броситься в атакуВинтовку вскинув на бегу,Какой родимой показаласьТебе холодная земля…Векшин уже читает и видит: это не поэт лежит, изготовясь к атаке, а он сам в холодном подмосковном снегу на краю Волоколамского шоссе в памятные дни декабрьского наступления. Это над ним в черном застывшем от стужи небе взлетают и светят ледяным светом ракеты, это его ищут красные пунктирики трассирующих пуль. А он лежит и ждет. И ему томи-тельно хочется, чтобы еще долго-долго не было этого знака. Пусть в снегу леденеют руки, пусть они сутки не жравши, пусть все что угодно…
Да, эти мысли, ты им верилСекунду с четвертью, покаТы сам длину им не отмерилДлиною ротного свистка.Когда осекся звук короткий,Ты в тот неуловимый мигУже тяжелою походкойБежал по снегу напрямик.Остались только посвист ветраИ грузный шаг по целине,И те последних тридцать метровГде жизнь со смертью наравне.Но до немецкого окопаТебя довел и в этот разТвой штык, которого ЕвропаНе сможет перенять у нас.Он кончает. В густой темноте товарищи лежат затаив дыхание. Они не просят его почитать что-нибудь еще, да если бы и просили вряд ли он смог бы. Он как будто сам сейчас совершил этот бросок во вражеские окопы и еще не может отдышаться.
Тихо. Не шорохнется солома. И только Валька Жаворонков, юный, не видавший никаких фронтов Валька, тихо произносит тоном мальчишеского сожаления:
– Да-а…
Ремонт крыши
6
Разобрав снаряжение и устроив банный день, во второй половине следующего дня вышли в маршрут.
Банный день
Лес все еще стоял мокрый и ветви стряхивали целые каскады брызг. Сразу же за деревней, километра на полтора тянулась гать. Сапоги скользили по мокрым бревнышкам, между которыми хлюпала вода. Иногда бревнышки тонули и вскоре все уже шли с мокрыми ногами. Потом опять вступили в тайгу.