Идущий в Иерусалим (сборник)
Шрифт:
Тогда Иоанн вместил в своем сердце всех людей, животных, растения, ранее чужой холодный космос 3/4 и любовь, дарованная ему свыше, обняла и обогрела всю эту необозримость. Слезы благодарности источились из глаз его и пролились на землю.
А маленькие человечки, измученные долгой жаждой, обрадовались: серое небо пролило на их пыльную землю радужный звонкий дождь.
Наш старый дом
После обеда в комнате моей создалась жара, и уж совсем я взопрел. Потому надел свою любимую синюю майку, подтянул трико за рубль сорок, сунул ноги в сандалеты и вышел посидеть на лавочку во двор.
Сколь уж? Да уж, поди, годков тридцать с гаком живу в этом доме, а нажиться да нарадоваться все не могу. Так уж тут все ладно и
Вот и двор у нас — ну, чистый санаторий! Сирень вот рядом со мной в палисаде, тополя и березки солидненькие, да толстые. Не то что, когда мы сюда переехали. Вон ту — под моими окнами — мы с Юрием Палычем насаждали. Времена были тогда, хоть и строгие, но хорошие: народ все об общественном пекся. Вот и мы с Палычем пошли как-то в лес, подобрали там саженцев покрепче, покраше — да и высадили, вон, вкруг дома нашего. Чтоб, значит, народу было еще лучше жить да работать спорее. Тут ведь как? Если проснешься утречком, выйдешь из дому, оглянешь окрестности — на тебе тут: и деревцы, и цветочки какие-разные, опять же птички небесные весело чирикают… Да неуж после такого утречка ты работать будешь с холодком? Никак! Трактором под купол взовьешься – вот чего.
Вот из-за угла нарисовался Нилыч с авоськой — сразу видно, человек из магазина при покупках. Раньше состоял в начальниках больших: бригадир каменщиков. Да вот через это дело — ну, наше обычное русское — много он скорбей претерпел. Спервоначалу понизили его за невыходы и появление на работе в задумчивом состоянии, а потом супруга его, будучи в немощи от превышения скорбей, погнала Нилыча из честно заработанных хором, от детишек отстранила и сюда к нам определила. Оно, конечно, и ее понять можно: женщина она немощная, к рассудительности малорасположенная, и, что у Нилыча в сокровенных душевных глубинах неприятие бессмысленности бытия творится, – это ей понять не удалось. Только Нилыч у нас тут душой отогрелся, друзьями-товарищами, как клумба цветами, украсился и теперь — вон как — гумнами, как проспектом, хаживает. По нынешнему настроению в нем делаю внутренний вывод, что с утречка наш Нилыч освежился, потому так из него радость бурлит, что аж улыбается он весь.
Немного левее от идущего Нилыча по стене девятиэтажной новостройки ползает по своему обыкновению альпинист Сермяжный — фамилия у него такая. Раньше он все восьмитысячники покорял, но потом они кончились, загрустил он без работы и задумался. Когда проходит мимо, слыхать, как он про себя разговаривает. И все решает задачку, которой его научил мальчик в очках из седьмого дома. А условие ее такое: если умный в горы не пойдет, а в простоте обойдет ее сторонкой, то кто же есть тот, кто покоряет самые высокие вершины? И вот пока он, горемычный, не сумел отыскать решение задачки и новую достойную своему покоряющему таланту высоту, ползает вверх-вниз, будто муха.
Как и положено альпинисту, проживает он на самом верхнем этаже, да еще палатку на крыше поставил с флагом на антенне телевизорной. Там он зимними ночами на гитаре бряцает и хрипит, что де лучше скал могут быть только еще больше скалы. Иные соседи не совсем разделяют увлечения этого ищущего суть жильца, некоторые даже запасаются ведрами с водой, чтобы отбить ему охоту заглядывать в их интимные окна. Только разве можно такого бывалого человека от эдакой нужды водяным поливом каким-то отвадить? Эти поливания ему, как огурцу парниковому, только в радость. Он ведь там, на вершинах высоких, и не такое терпел. Там ему и камни самосвалами на голову падали, там ледники давили, как гидропресс тазик для варенья; лавины из него снеговика лепили. Да что там! Как он нам рассказывал, там даже воздуха почти нет, и он из баллона дышит, словно автомат
И только мы с Нилычем поболели за спортивно-прикладную форму знаменитого скалолаза, порадовались на красоту нашего двора и погожесть климата — и уж в поднятом настроении души ступил Нилыч в томную уютность нашего подъезда… как появился на моей любимой скамейке новый субъект местожительства. Слыхал я давеча краем уха, что новые жильцы въехали в наши апартаменты.
Тут нужно пояснить, что за слово такое у нас имеется. Как я уже докладывал, дом наш пожилой и много разного внутри него происходило. Так вот иногда с начальством — как вот с Нилычем — разные судьбоносные явления происходят. Как-то раз с самой Москвы один солидный человек с семьей приехали к нам жить. Так для него две комнаты соединили, чулан с окном переделали под ванную — получились самые натуральные апартаменты. Недолго тот начальник здесь пожил, дали ему квартиру какую получше, ну а хоромы его нам остались. Единственно, ванную пустили под общественное пользование, чтобы, значит, мыться телесно и стирать бельишко там какое всем домом.
Только что это за ванная, когда воду в нее нужно греть на плите полдня, да пока новую согреешь, давеча налитая остывает — так, поплещешься чуток, и все тебе тут. Ну, а чтоб помыться как у людей — это уж, будьте добреньки, в баню. Эх, славная у нас банечка, слов нет, какая намытая! Там и попаришься, и помоешься, ну а если потихоньку, то и постирать мелочевку разную можно. Опять же, в предбаннике мужички наши и пивком охлаждаются, чтобы, значит, по выходе по полной программе отдохнуть. Хотя, признаться, чтоб по правде, мне эти все пивные дела в бане не очень по душе.
Тело ведь как? Оно после своего очищения в парах и водах непременно требует эту чистоту подольше придержать, чтобы раздышаться, да отдохнуть от ядов разных цивилизаторских. По этой причине мне больше по нраву чаек на травах, которыми я у бабушки Маруси одалживаюсь. О! это еще та мастерица травки собирать да разные целебные сборы из них готовить. Бывало, придешь к ней, она за стол посадит, плеснет своего чайку духмяного и давай спрашивать, на что, мол, жалуешься, что болит и где. Выслушает внимательно и шаркает в свою лабораторию. Там шебуршит чего-то, банками гремит, ворчит под нос научные слова. Вынесет, наконец, состав травяной и еще порасскажет, как его настаивать. И правда: попьешь ее чайку после баньки — все боли и разные шелушения сразу вон. И только одна спокойная гармония внутри налаживается…
Так вот, подсел новый жилец-то, поерзал по скамейке, и на меня обратил внимание. Если бы не обратил, то ничего странного тут нету, потому что видимость моя неброская, а сам я первый разговорами людей от мыслей отвлекать не уважаю. Только обратил он, смотрит на мое обличие, улыбается и ножкой так резво подрыгивает – сразу видно, что веселого нрава человек. Я так уважительно поглядел и поздоровался: с добрым денечком, дескать, как здоровьице, мол. Выпростал он ладошку, и пожали мы друг дружке руки на предмет приветствия. Руки у него — чистые по самые по локти, ладные такие, ухоженные, мягкие на ощупь. Сразу видно — начальник, и работать ему приходится смышлением ума, а не рукоприкладством.
Поговорили мы с ним даже очень приятно. Уважительный человек оказался. Поименовался Павлом и предложил выпить за знакомство. Я ему с воздыханием пояснил, что по этому вопросу я не любитель, потому как сильно страдаю через немощь здоровья. И для меня что пить рюмку, что ее грызть, — одна болезненность ощущений во чреве желудка бывает. Хотя, если он не побрезгует, пригублю малость и посижу рядом для создания компании, чтобы ему было с кем поговорить, когда наплыв чувств в нем произойдет по причине эйфории. Усмехнулся Павлуша, да так по-доброму, с понятием существа момента - и согласился в одночасье.