Иерархия Неба и Земли. Том II. Часть II. Новая схема человека во Вселенной
Шрифт:
Такая моя неосознанность – не случайность, не произвольная уловка ума. Для нее есть причина. Никогда конверт не давал столь неверного представления о своем содержимом. Мир внутри меня более дикий и первобытный, чем мир чудовищ мезозойской эпохи, а мне кажется, что с тех пор мы многого достигли. В качестве самозащиты, в защиту всего человечества, я вынужден отвергать всю ту часть себя, которая не лежит на поверхности. И таким образом, как всего-навсего человек, я – пустой предмет, тонкая оболочка; станция, через которую входящий и исходящий трафик следует в незнакомые области. Если, однако, такая модель меня кажется бескровной, ненастоящей, похожей на страуса, и если мне хочется основательности, тогда мне нужно признать мою субчеловечность. Это значит променять горизонтальный вид на вертикальный [12] , согласно которому я есть то, чем я кажусь в каждой из областей. Быть может, как интеллектуальное упражнение оно не трудно. Но осознать это – совсем другое дело.
12
Секс – прекрасный пример того, что я имею в виду под «вертикальностью». Сначала секс – человеческий и визуальный: партнеры сохраняют свою общую для них обоих человечность, сохраняя дистанцию. Следующая стадия – субвизуальная, «животная»,
Сравните с стихотворением А.Э. о «зажигательном стекле женщин».
«Только до сих пор; я должен оставаться здесь:Ближе – и я пропущу весь свет, весь огонь;Я должен терпеть мучительный светСо всей красотой и со всем желанием».(Собрание стихотворений)
Рисунок мальчика (девяти лет), на котором человек с зубной болью – пример того, что иногда называют «тактильным» излишним подчеркиванием пораженной части. См. Виктор Левенфельд, Природа творческой деятельности и Герберт Рид, Образование посредством искусства.
Однако дело в том, что моя неосознанность не только не ошибочна и не нереалистична, но является в своем роде красноречивым свидетелем областной организации всего. Ибо это факт, что, как человек, я лишен телесного содержания. Когда я функционирую на человеческом уровне, мои органы упразднены, превращены в «ничто», поглощены пустотой в центре. Как ясно из предыдущих глав, если я хочу получить опыт переживания другого человека, то этот человек должен уйти: освобождаемое помещение не может быть меньше чем гость, который в него въезжает. Он является человеком во мне, и я – человек в нем: чем бы еще мы ни являлись, это не имеет значения. Иными словами, целостные люди и части людей несовместимы. Разные уровни не смешиваются друг с другом. Я – меньше, чем человек, но только для наблюдателя, который тоже меньше, чем человек, или для себя, когда я отождествляюсь с таким наблюдателем.
3. Порядок значимости в теле
Позвольте мне признать те органы, которые находит во мне мой наблюдатель. И теперь возникает вопрос: каков же порядок их значимости? Для моего сапожника я являюсь парой ног, для шляпного мастера – головой, для бакалейщика— пищеварительным трактом, для парикмахера – шевелюрой. Мнения разошлись. Что же является моим? Могу ли я решить вопрос путем прямого обследования?
Гален рассматривал печень и вены как центр нашей растительной жизни; сердце, легкие и артерии как центр нашей животной жизни; мозг и нервную систему как центр нашей интеллектуальной жизни. См. Бенджамин Фаррингтон,
«Существует единое целое из сотни костей, девяти отверстий и шести внутренних органов. Который из них тебе ближе? Все ли они тебе нравятся? Отдаешь ли какой-либо части тела предпочтение? Все ли они – твои слуги и служанки? Достаточно ли слуг и служанок, чтобы управлять друг другом? Сменяют ли они один другого, как государь и слуги? Существует ли среди них поистине государь? Найдем ли мы его или не найдем, это не принесет ему ни пользы, ни ущерба».
Я закрываю глаза и пытаюсь «прочувствовать» то, что внутри моей правой кисти, затем – левой, затем – моей головы, моих ступней и т. д. [13] Постольку, поскольку я в этом преуспеваю, кажется, что ни у одного органа нет явного превосходства над другими: я не чувствую себя больше «как дома» в одном, чем в другом. Тем не менее, в конкретном опыте (в котором визуальный и слуховой компоненты играют такую огромную роль) не может быть сомнений относительно существования телесной иерархии. Таким образом, я убежден, что моя голова – это в гораздо большей степени «я», чем моя рука, что мой мозг менее отдаленный, чем моя печень, что мое лицо – более привилегированная часть меня, чем моя стопа [14] . Порядок значимости: голова, туловище, конечности. Если художник не может написать портрет во весь рост, он напишет его по пояс; а если это слишком много, то одну лишь голову. Для Платона голова божественна, а грудь находится в пределах слышимости рассуждений разума, тогда как в животе привязан дикий зверь [15] . Существенно, что преувеличенные головы людей, которые рисует карикатурист, не выглядят гротескно, и что даже лишенные туловищ головы с крыльями херувимов и серафимов работы Рафаэля выглядят достаточно естественно [16] . Маленькие дети также часто рисуют людей в виде голов без тела, с ногами, растущими из подбородка. В социальном плане я – лицо. Все остальное – не многим больше, нежели просто поддержка для него. Поэтому лицевые увечья и могут быть столь ужасны по сравнению с увечьем или потерей конечности.
13
Некоторые индийские йоги и тибетские ламы упражняются в переносе своего «сознания» из одной части тела в другую. Например, человек становится своей кистью, ощущая себя имеющим форму кисти, тогда как все остальное тело является отдаленным движущимся объектом. См., например, Александра Дэвид-Нил, Мистики и маги Тибета.
14
Сравните: Шопенгауэр, Мир как воля и представление, i. с. 230.
15
Тимей, 44,45, 69, 70. Сравните: Псевдо-Дионисий, Божественные имена, IX.5; Фрейзер, Золотая
16
Самые высокие ангельские чины (херувимы и серафимы), которые ближе всего к Богу и дальше всего от людей, обычно изображались в виде одних только голов; архангелы находятся ниже рангом, и соответственно их иногда изображали в виде одних лишь бюстов – часть тела ниже пояса либо отсутствовала, либо скрывалась облаком.
Какие есть веские оправдания этих интуиций или предубеждений? Во-первых, очевидно, что я наиболее уязвим в тех частях, которые больше всего считаются мною. Я скорее перенесу потерю конечности, чем серьезную травму живота, и скорее перенесу эту травму живота, чем серьезную травму головы. Заболевание мозга, скорее всего, изменит мое поведение больше, нежели заболевание легких. Более важны данные, предоставленные интеграцией тела нервной системой. Мой передний мозг – это центральная телефонная станция, где осуществляются все необычные и крупные соединения; мой задний мозг и спинной мозг – вспомогательные станции, которые занимаются рутинной работой прежде, чем она поступит на более высокий уровень. То, что осталось от моей нервной системы, в основном занимается простой передачей. Что касается всего остального тела, то иногда считается (хотя и от случая к случаю), что оно существует исключительно для поддержания и транспортировки нервной системы [17] .
17
«Я – мозг, Ватсон. Вся остальная часть меня – всего лишь приложение», – говорил Шерлок Холмс. Сравните: Бергсон, Творческая эволюция, сс. 129, 265 и Чжуан Чжоу: «Существует единое целое из сотни костей, девяти отверстий и шести внутренних органов. Который из них тебе ближе? Все ли они тебе нравятся? Отдаешь ли какой-либо части тела предпочтение? Все ли они – твои слуги и служанки? Достаточно ли слуг и служанок, чтобы управлять друг другом? Сменяют ли они один другого, как государь и слуги? Существует ли среди них поистине государь? Найдем ли мы его или не найдем, это не принесет ему ни пользы, ни ущерба».
По крайней мере, наблюдатель непременно найдет в моем теле иерархию, типа той, которую описывал Платон. И я, находясь на другой стороне забора, могу представить подтверждение обратного порядка. Критерий значимости моего наблюдателя – видимость; моя – невидимость. Я практически не вижу собственную голову; я не до конца вижу свое туловище; а свои конечности, в основном кисти и ступни, я вижу очень хорошо. У моего наблюдателя все наоборот: он концентрируется на моей голове, а все остальное описывается весьма кратко. Иными словами, чем более высокопоставленным является член телесной иерархии, тем больше он приближается к центру моих областей – к тому месту, которое я называю «здесь». Я так отчетливо вижу свою кисть, т. к. она гораздо менее центрально расположена, чем моя голова: она находится там [18] . Смотря из центра, я никогда не могу увидеть всего «себя», и то, что я вижу (хотя оно и показывает статус того, что я не вижу) всегда, для меня является наименее важной половиной того, чем я «являюсь».
18
Здесь я, конечно, имею в виду то, что можно назвать «обычным визуальным центром»; я могу сделать более «отдаленные» части моего тела, и всего его в целом, центральными (и делаю это).
4. Сообщество органов
Я – неделимое единое целое, ни одна часть которого не может претендовать на независимое существование. И вместе я тем я – собрание живых единиц, каждая из которых живет для себя и каждой из которых нет до меня никакого дела. Какое из этих двух несовместимых описаний меня достоверно?
Рисунок человека, автор которого – пятилетний ребенок с задержкой в развитии. Части тела неправильно скоординированы.
Они оба достоверны. Все зависит от того уровня, на котором происходит наблюдение. Иногда наблюдатель описывает меня как того, кто «глядит во все глаза» или как «рот, который нужно кормить» или как новое «лицо». Кто угодно, кто находится в нужном месте, может проверить истинность этих наблюдений и приметить (например), что у лица нет тела. И я, со своей стороны, могу подтвердить рассказ моего наблюдателя: часто я свожусь к одному-един-ственному органу, например, к ноющему зубу или холодной руке [19] .
19
В больнице я могу стать, для персонала, «печенью в койке № 9» или «сердцем в койке № 5». Древние египтяне персонифицировали голову, живот и язык. Парацельс и другие его современники считали, что тело содержит множество второстепенных демонов, которые контролируют его функционирование. Однако подобных примеров бессчетное множество.
Короче говоря, это не только очевидно – и мне, и моему наблюдателю, – что мои конечности живут своей собственной жизнью: это также очевидно, что я постоянно спускаюсь, чтобы жить их субчеловеческой жизнью. И жизнь, которую я проживаю в них – не что иное, как их собственная жизнь, – не копия, а самый настоящий подлинник.
Я редко думаю о тех многих жизнях, на которых непрочно балансирует моя человеческая целостность. Однако биологические свидетельства очевидны. Сердце, печень или репродуктивные органы животного могут, при подходящих условиях, жить отдельно от всего остального организма в течение недель и даже месяцев [20] . Как ни удивительно, в лаборатории из бесформенной частички эмбриона вырастили хорошо сложенную куриную ножку [21] . На самом деле нет причин не даровать мне бессмертие, слепленное по кусочкам в какой-нибудь лаборатории, занимающейся содержанием и уходом за органами, которые поссорились друг с другом.
20
См., например, Человек, непознанное, автор Алексис Каррель. В 1912 году в Рокфеллеровском институте медицинских исследований в Нью-Йорке д-р Каррель вырезал маленькую часть сердца куриного эмбриона и поместил его в эмбриональный куриный сок. Благодаря тщательному питанию, санитарной обработке и подрезанию, в этом фрагмете поддерживают жизнь уже более 35 лет.
21
К.Х. Уоддингтон, Как развиваются животные, с. 81.